— Чумовая она, — сказал он.
Невесело. Этого долбаного Эдди мы оба терпеть не могли.
— У нее мозги устроены не так, как у других девушек, — сказал Джонни. — Она слишком добра, в этом ее беда. И живет всю жизнь со своим сраным папашей, так что не умеет отличить приличного человека от подонка.
— Точно. Во всем виноват старикашка.
— Наверное, ей кажется, что ее никто из приличных людей не станет уважать, раз у нее такой папаша. Вот она и сошлась с Эдди.
— А может, кто-нибудь другой? — сказал я. — Уж лучше первый встречный, чем Эдди.
Но мы не смогли вычислить никого.
— Ладно. Ты понял, что никто из нас не обязан на ней жениться? — сказал Джонни. — Никаких угрызений совести. Раз он был первым, пусть сам и женится.
Ничего себе соображение!
— Господи, — сказал я. — Я что, буду тихо сидеть и глядеть, как этот козел женится на Молли? Да у него нет ничего, кроме своры собак и пары рабочих сапог. И ей всю жизнь придется таскаться за ним от одной нефтяной вышки к другой.
— Так ей и надо, ей-богу, — сказал он. Нечего было с ним водиться.
— Верно, — сказал я. — Но я все равно на ней женюсь, пусть даже я третий. Я не позволю, чтобы она вышла замуж за Эдди.
— Смотри, — сказал он. — Вот картинка! Я и не думал, что мы уже так близко.
Я повернул голову и увидел огни Форт-Уэрта. Вам и не снилось столько огней. Трудно было себе представить, как можно жить в таком огромном городе, но множество огней — это было потрясающе. Паровоз загудел. Мы вернулись в вагон погреться. Работяга-нефтяник продолжал спать, наверное, был пьян.
— Давай, — сказал Джонни.
Мы осторожно сняли со спящего ботинки, вынули из них шнурки и спрятали ботинки в углу. Шнурками мы обмотали ему лодыжки, шнурки завязали на много узлов, да еще и поплевали на них для крепости.
— За час не освободится, — сказал Джонни.
— Так ему и надо. Керосинщик хренов.
Нам казалось, что мы классно пошутили.
Вскоре нашему веселью пришел конец: поезд замедлил ход и остановился у скотных дворов. Как они устроены, что там за порядки, что нам следует делать, а чего не следует, мы не знали и проболтались в темноте на холоде не меньше часа, ожидая, когда выгрузят скотину. Вокруг нас сновали погонщики с палками и железнодорожники с фонарями.
— Надо бы спросить у кого-нибудь, — в конце концов сказал я. — Как бы поезд не увез наших телок.
— Черт знает, — сказал Джонни. — Руки отмерзли. Только мне неохота тревожить этих людей.
Мне тоже было неохота, и мы постояли еще. Потом паровоз загудел, мы так напугались, что остановили какого-то парня и спросили у него. Он оказался мексиканцем и говорил только по-мексикански, а мы — только как белые, так что пришлось обратиться к другому. Тот был погонщик.
