— Правильно.
— Да, гении! Вот с ними вам общаться будет интересно. Вот они — люди действительно необычные, особенные, отмеченные печатью Божией… Именно Божией! А мы… О, вы бы, пожалуй, безмерно удивились бы, узнав, вернее, осознав, насколько же мы обычные, заурядные, до скуки, до зевоты банальные люди. У нас лица как будто маслом смазаны…
— То есть?
— А любой взгляд с нас соскальзывает. Зацепиться не за что. Так не жалеете, что с такими скучными людьми связались? И не просто связались, а… жизнь… Да, жизнь готовы отдать. Нужно ли это вам, Игорь?
— Ну, положим, жизнь я отдам не вам…
— Объективно — нам.
— Объективные обстоятельства меня не интересуют. Важно только то, что внутри меня.
— А что внутри вас?
— Мне не очень нравятся ваши сравнения. Бабочка, гусеница… Красиво и затаскано. Донельзя. Я скажу проще. Внутри меня человек. Человек, который мог бы жить. Долго, счастливо, прекрасно. Ему это было написано на роду.
— Вы верите в предопределение?
— Предопределение… Да, оно существует. Но не для всех. Для некоторых. Для этого человека… было. Там, на небесах, в большой, толстой книге для него написана была целая глава… По белоснежной бумаге — небесно-лазоревыми чернилами.
— Вы видели эту книгу?
— Видел. И даже читал.
— Хорошо. Глава. Написана. А потом?
— Потом… Всё не так. Не так.
— Несовпадение? Кто-то оспорил волю Господа? Сделал всё по своему? Кто же этот негодяй, укравший вашу уникальную, замечательную, неповторимую, счастливейшую судьбу?
— Каждый… Каждый по чуть-чуть. По кусочку. А главное… Это трудно определить. Мысль совершенно воздушная. Определить — значит ухватить…
— Ухватить мысль? Да, мне знакомо это выражение. Но вот что касается воздушной мысли… Честно говоря, меня это беспокоит. Не скрою, я много времени потратил на чтение вашей переписки…
— Вам и её показали?
— Разумеется, Игорь. С неё то всё и началось. И вы знаете, я почувствовал, что ужасно отстал от жизни. Можно так сказать: «ужасно отстал»?
— Да, если это действительно так. Если это действительно ужасно.
— Это действительно так. Появилось много вещей, которые я совершенно не в состоянии понять. Меня это пугает… Страшно, честное слово.
Он замолчал, словно ожидая, что я спрошу его, какие же вещи стали для него непонятны. И в чём причина его страха.
Так это было или не так — проверять я не стал. Разговор уже начал меня утомлять, временами казалось даже, будто он своими вопросами намеренно выматывает меня, доводя до отупления или… неосознанной откровенности.
