Комок сглотнулся, и белые мушки отлетели от глаз.
— А была бы машина — как бы всем помогли. Собрались бы в субботу, вместо того чтоб на диване-то лежать да стонать, поехали бы… Слышь, что говорю?
Тамара Николаевна вздохнула — долго и тяжело.
— Поехали бы, нарвали, накопали…
— Чего накопали?
Ну вот, теперь можно встать.
«Как в детстве радовала гроза… Отчего? Что радостного в ней? Почему хотелось выбежать на улицу, прямо под ливень… под молнии… Как будто что-то ожидалось… Новое… Не то, что до грозы… Или просто жизнь становилась другой. И улицы другими… Тёмные, блестящие, безлюдные… Отчего так?»
— Картошку бы накопали! — воскликнула Тамара Николаевна. — Вот чёрт-то непонятливый!
Форточка качнулась и ударилась о раму. Замерла — и открылась снова.
«Воздух гудит».
— Не хватало! Этого только…
Тамара Николаевна отбросила веник, торопливо вытерла ладони о передник и, широко, почти по-мужски шагая, пошла к окну.
— Ну точно, гроза находит! Неспроста духота такая с утра была, неспроста. Закрыть от греха… ветром разобьёт или молния влетит…
Она боялась молний. Особенно шаровых. Шаровых молний не видела никогда (только слышала истории о них). Истории были страшные. Шаровые молнии были живыми и безжалостными.
«Не хочу картошку…»
— Не закрывай, Тамар, — попросил Дмитрий Иванович. — Дышать же нечем… Болею же я…
«Копать… Господи, для чего всё это надо?»
— Симулянт ты хренов…
Коротко блеснуло стекло, донёсся приглушённый стук деревянной рамы.
«Всё таки закрыла».
— Ох, зря ты…
Дмитрий Иванович приподнялся с дивана, локтём оперевшись на жалобно скрипнувшую спинку.
«Нет, ну для чего это?»
Тамара Николаевна подошла к нему. Посмотрела на него с внезапно проснувшейся жалостью. И протянула руку.
— Вставай уж, дед. Хватит лежать. Чай пить будем…
Дмитрий Иванович вздохнул и запустил ладонь под растянутую долгой ноской, потёртую, в ржавых пятнах, бледно-жёлтую майку. Помассировал грудь.
— Вот легче стало, Тамар. И правда, легче.
«А сколько?»
— Тамар…
— Ну?
Жена взяла его за локоть.
— Помочь, что ли?
— Тамар… Я это…
Дмитрий Иванович смущённо откашлялся.
— …Я вот давно спросить тебя хотел. Давно хотел… Да как-то всё не решался, не решался что-то…
— Не тяни уж, — она досадливо поморщилась («Ну что там ещё у тебя? Какая ещё блажь?»).
И сжала локоть, словно жестом этим стараясь прервать фразу, от которой на душе у неё едва ли станет легче.
— Ох, и надоел ты мне, Иваныч!..
Но Дмитрий Иванович всё-таки успел спросить:
— Нет, интересно же… Коли я помру… Нет, ты дослушай! Коли я помру, ты замуж опять выйдешь?
