Я всё вижу. Я всё чувствую. Я знаю, сколько сознаний дано каждому, сколько проявлено. Из восьми глаз каждого человека можно увидеть только три, я вижу все восемь…»
Шёпот прервался.
Врач опустил глаза. Сидел неподвижно, дышал тяжело и быстро, так что лёгкие, будто до срока изношенные, хрипели и посвистывали.
«А чего же он себя не подлечит?» — вновь спросил себя мысленно потрясённый лечебным сеансом Дмитрий Иванович, чувствуя, что его-то лёгкие теперь дышат легко и спокойно, не выталкивая уже воздух тугими комками.
— Ну как? — спросил Фёдор и подмигнул. — Каково? Я вот тоже сначала так себе… всяко думал… В общем, и нехорошо иногда думал…
Дмитрий Иванович кивнул («как же, понимаю…») и покашлял, не осталось ли в лёгких прилипчивой серой слизи.
Ни раздражения, ни першения в горле — ничего.
Лёгкие словно промыли от накопившейся грязи. Прямо сейчас, вот здесь, в этом подвале, вот этот калека — промыл, вымыл, избавил… Нет, как же…
Невозможно!
«Но действует», — повторил внушительно всё тот же голос.
— А потом, — продолжал Фёдор, — и сам увидел. Вернее, почувствовал. Это ведь не медицина какая, прости господи, это самое действенное средство. Оно сразу чувствуется…
Дмитрий Иванович стоял, разводил руками и глупо улыбался.
— В общем, спасибо вам… Полегчало, ничего не скажу… Конечно, да… Не знаю, прямо, что и сказать…
Врач посмотрел на него. Пристально, будто пытаясь понять, вправду ли так доволен лечением этот непонятно откуда взявшийся пациент.
Лампочка в подвале качнулась под потянувшим сыростью сквозняком и Дмитрию Ивановичу показалось, что лицо врача закрылось лёгкой тенью, будто подёрнулось тонкой плёнкой пенициллиновой плесени.
Оранжевый цвет, так ярко проступавший на коже его ещё совсем недавно, исчез без следа.
Странно всё это было, но Дмитрий Иванович на всякие разные странности внимания уже не обращал.
— Имя? — прохрипел врач, с трудом разлепив губы.
Пожалуй, ещё минут десять назад Дмитрий Иванович и не подумал бы сообщать этому подвальному сидельцу в грязном комбинезоне своё имя. Даже, пожалуй, и не стал бы вступать с ним в подобный откровенный разговор.
Но теперь, после лечения…
— Савёлов я, Дмитрий Иванович. Вот, пригласили…
— Это я уже понял, — врач поднял руку, прерывая Дмитрия Ивановича.
И показал пальцем куда-то в пол.
— Здешний житель?
— Чего? — не понял Дмитрий Иванович.
Фёдор снова засуетился, зашуршал, зашелестел какими-то, невесть откуда, из каких подвальных тайников взявшимися газетами и картонками, которые он начал усиленно подпихивать Дмитрию Ивановичу под самые ноги.
