Памятен разговор с ним накануне его отъезда. Тихий августовский вечер. Ильич пробирается в квартиру Кржижановских после трудного рабочего дня. Но, как прежде, он оживлен, бодр, косится в сторону аппетитного дымка над тарелками.
Сам собой разговор заходит о последних событиях.
Разливая бульон, подкладывая гостю кусок повкуснее, Зинаида Павловна вздыхает о том, что начавшиеся партизанские выступления — верный признак отлива.
— Весь этот частный террор, — подхватывает Глеб Максимилианович, — все эти налеты-«эксы» — все это спад революции.
— Напротив! — Ильич решительно отставляет пустую тарелку. — Они дают возможность организовать решительные двойки и тройки для новой волны. Посев слишком реален. Семена упали именно в те слои почвы, говорить о бесплодии которых — все равно, что признать отсутствие пульса у такой преисполненной сил страны, как наша. — И, приподнявшись из-за стола: — Революция подавлена. Да здравствует революция!
Но впереди еще самые трудные годы. Торжество победивших врагов. Столыпинские «преобразования». «Столыпинские галстуки» на шеях товарищей. И — еще страшнее — уход, измена, предательство тех, кого привык считать верными до конца. Изо дня в день зрелище того, как они осмеивают, оплевывают святые идеалы.
Кто знает, как бы он прошел сквозь безвременье, если бы не его, Старика, незримое присутствие рядом, его жизненный и житейский пример, поддержка, постоянный мысленный совет с ним.
Третий пункт путейского устава, по которому в пятом году уволен инженер Кржижановский, запрещает ему работать на железных дорогах России. Департамент полиции предусмотрительно закрыл перед ним двери фабрик и заводов. И еще после ссылки правительство оговорило «недозволительность проживания Глеба Максимилиановича Кржижановского» во всех промышленных и университетских городах. Словом, шагу ни ступи — все «нельзя», «нельзя», снова начинается нелегальная жизнь.
Подпольная работа в уцелевших организациях Питера. Случайные заработки. Уроки. Ох, как медленно, как мучительно тяжело тянется проклятый девятьсот шестой год! Как долго он не кончается!
Только к девятьсот седьмому в Петербург возвращается Леонид Борисович Красин... С ним Глеб Максимилианович подружился еще в студенческие годы. Казалось, природа отпустила этому человеку неиссякаемый запас духовных и физических сил. Ораторские способности, гибкая и тонкая аргументация как-то сразу выделяли его, делали заметным среди товарищей. Нелегкую премудрость технологических наук он одолевал с такой же легкостью, с какой переплывал Волгу. Исключая его из института за участие в демонстрации на похоронах Шелгунова, директор очень жалел о потере такого студента. Это несмотря на то, что еще «вчера», во время сходки, студент с блеском обличал того же директора!..
