— Свиданье вам! — испугав, гаркнул в отворенную форточку надзиратель. — Пожалуйте за мной.
Сердце забилось, кровь застучала в висках: «Свиданье! Свиданье! Свиданье!»
С кем?
Пустой вопрос! Ну конечно, родная, это ты! Значит, ты на свободе.
На свободе!..
Бдительный страж тяжело пыхтит за спиной, отдувается, покрякивает оттого, что новые сапоги, должно быть, жмут ему, и посвистывает на всем пути по тюремным коридорам, которые кажутся Глебу невыносимо длинными — гораздо длиннее, томительнее, чем прежде. Посвистывает, чтобы другие конвоиры слышали, и опасный государственный преступник — упаси бог! — не встретился бы с кем-нибудь из его сообщников, арестованных по тому же делу и находящихся под следствием.
Наконец щелкает ключ: Глеб в клетке. Оглядывается — в другой клетке, напротив, Зина.
Побледнела, исхудала, но по-прежнему — по-прежнему, черт возьми! — самая, самая...
По праву невесты она добилась свидания.
«Свидания»... Через две решетки!
Она пришла поддержать его, приготовилась к встрече, повторяла наверняка не раз ободряющие, ласковые слова. Но увидела своего «Глебасю» и не выдержала.
Много страшного успел он уже повидать здесь, но этот взгляд любимой, обращенный к нему, этот взгляд на всю жизнь остался в памяти. В нем было и отражение того, как он плохо выглядит, как измотан, постарел. И то, что ей боязно смотреть на него. И что при этом она невольно опасается за свою судьбу — приходит в отчаяние. И еще многое, многое... Попробуй описать все, что может высказать один взгляд, а тем более взгляд женщины.
Глебу надо было собрать все силы и волю, чтобы улыбнуться непринужденно, сказать как ни в чем не бывало:
— Мне здесь хорошо. Ничего не надо. Не волнуйся. Береги себя... — И еще и еще в том же роде, когда сами по себе слова мало что выражают и гораздо важнее, как они произнесены.
Ну вот! Она улыбается ему в ответ. Повторяет те же — ничего не значащие — слова, но глаза, глаза говорят:
«Прости мне минутную слабость. Не будет жалостливой слезливой сцены встречи бедных влюбленных, которую так ждут от нас, так хотят видеть. Будет — и здесь будет! — как было: поделенная радость — две радости, поделенное горе — полгоря. Только так. Ведь мы вместе. Вместе, несмотря ни на что».
— Ни слова о делах, — напоминает жандарм. — Избегайте фамилий, иначе свидание будет прекращено.
— Можно и так.
— Пожалуйста.
Начинается пустяшный — зряшный из зряшных — разговор о ловле сусликов, о сборе земляники, о прогулках к памятнику Минина и путешествиях на Гуцульщину.
