Истомленный одиночеством шофер вдохновенно извергал последнюю, главным образом, уголовную хронику, живописал, как:
— В Марьиной роще два знаменитых бандита прятались — Царев и Морозов. Полтыщи душ загубили! Окружили ихний дом, Царева ранили, а он все в начальника, в начальника палил — покуда не умер... А на Садовнической набережной, недалеко от вас, в доме один, на пятьсот восемьдесят пять тысяч добра вывезли!.. Доктора останавливают на Маросейке. «Мы, — говорят, — сотрудники МЧК». Дезертиры-рецидивисты... Извозчика ножом, сами на лошадь и скрылись...
Сочувственно кивая и поддакивая, Глеб Максимилианович ловил себя на том, что сегодня ничто подобное его не волнует, даже известие о расстреле Колчака, дошедшее кружным путем из Иркутска через Дальний Восток, Лондон и Стокгольм. Сейчас в поле зрения оставались детали, так сказать, положительно заряженные, а это для него всегда было верным признаком доброго настроя, предвестием удачи.
Именно!
Ведь не случайно же он думал не о том, что уже определилась неизбежность военного столкновения с панской Польшей, а о том, что свободные от войны красноармейцы за какие-то двадцать дней напилили и подвезли к станциям тридцать тысяч кубических сажен дров.
Он не хотел замечать сани, тащившиеся навстречу, и на них гробы, охваченные веревкой, новые, белые, блестевшие на солнце гладью досок... священника с протянутой рукой на углу Кривоколенного переулка, возле молочной Чичкина... выбитое стекло в пустой витрине посудного магазина Мишина... Не хотел думать о том, что почти вся канализационная сеть замерзла — в Москве скопилось около полумиллиона возов мусора и нечистот.
Далеко не живописные груды затрудняют въезд в Китай-город, подход к аптеке Ферейна, к парфюмерному магазину Брокара, грозят вот-вот, с первыми лучами весны, затопить и всю Никольскую и прилегающие дворы зловонной грязью — добавить к сыпняку, захватившему уже и армию, новые «радости» дизентерии, брюшного тифа, холеры. И Ленин с горечью признает, что такой зимы, как эта, нам больше не вынести.
Глеб Максимилианович хотел знать, что в Совнаркоме еще пять дней назад подумали об этом: Ленин отредактировал постановление о чрезвычайной санитарной комиссии. И хотя вездесущие господа «вумники» не преминули воспользоваться сим обстоятельством, весьма удачно рифмуя «совнархоз» и «навоз», вот уже объявлена «неделя санитарной очистки». Вот и Петрушка у входа в бывший ресторан «Славянский базар» горланит:
