— Это? — переспросила заведующая канцелярией и указала на сидевшую возле окна молоденькую девушку: — Новенькая — Маша Чашникова.
Девушка не смела поднять взгляд и все разглаживала залатанный подол серого платьица, одергивала кацавейку с маминого плеча.
Неужто он, Глеб Кржижановский, мог внушить страх этому безобидно милому существу?
— А-га... Так это, стало быть, вы редактировали меня?
— Я. — С испугом, но упрямо, даже чуть вызывающе на него глянули голубые глаза, опушенные доверчиво мягкими ресницами.
— Так, так... Ну-с, вот что... Забирайте свой «Ундервуд» и отправляйтесь ко мне в кабинет.
— Я печатаю только четырьмя пальцами...
— Не беда. Важнее другое... В общем, забирайте.
Так у еще не организованной Комиссии по электрификации появился первый сотрудник.
С утра до вечера ходил Глеб Максимилианович по кабинету, заглядывал в книги, особенно часто в одну, с волнующим названием: «Государство будущего...», — и диктовал, диктовал.
Не все из его слов было понятно Маше, но она чувствовала, что прикоснулась к чему-то необычному, значительному — участвует в чем-то важном.
То и дело в кабинет заглядывала Зинаида Павловна — приносила поджаренный хлеб, горячую картошку с луком, чай, сокрушалась:
— Глебась! Хоть бы девочку пожалел!
— Не могу: к сессии ВЦИК должен успеть. И Маша обещала ради революции не щадить свои пальчики...
Наконец желанная рукопись перед Ильичем.
Поздно — за полночь — он дочитал ее, бережно сложил, подровнял о стол края листов, прихлопнул по ним ладонью:
— Вот это уже дело. Пусть «в порядке первого приближения», как вы любите выражаться, но настоящее дело. Хотите, напишу предисловие?
Ленин согласен представить и рекомендовать твой труд... Какой автор — если он автор — не мечтал бы об этом? А если тебя станут шпынять, ругать, бить за ошибки и промахи, неизбежные в спешке? Все это может обернуться и против того, кто написал предисловие...
— Не стоит, Владимир Ильич: текст недостаточно проработан.
— Да-а? Ну, смотрите...
— Вот напечатать бы побыстрее да получше — особенно карту. Тиснуть бы, знаете, в несколько красок — цветную! Да разве сейчас...
— Это я беру на себя! — не дает досказать Ильич. Ему не терпится, он смотрит на часы, колеблется, морщится, машет рукой: «Была — не была!»
Он не может ждать до утра и тут же звонит Бонч-Бруевичу, просит тысячу раз извинить за то, что разбудил, и прийти немедля:
— Владимир Дмитриевич! Дорогой! Выручайте. Если пойти обычным путем, не видать нам брошюры до второго пришествия: в издательствах, как всюду, тьма и куча чинов, «над», «от», «для» и прочие. Замаринуют. А нам дьявольски необходимо срочно... Выберите типографию, обратитесь прямо к рабочим. Я извинюсь перед Воровским, что действуем через его голову.
