— Вот и мы! — громко объявил Лас.
— Сатьяна! — Первым вскочил папа.
Кинулся мне навстречу, но тут же остановился, словно вспомнил о чем-то, наклонился к матери, бережно придержал ее за локоть, помогая встать.
И когда она выпрямилась и улыбнулась мне рассеянно, машинально поглаживая округлившийся животик, я замерла.
По телу прошла дрожь, меня охватило странное ощущение. Непривычное и в то же время удивительно знакомое. Будто теплый ветер ерошит макушку, на кухне остывают бабушкины пироги, и пахнет нагретой солнцем клубникой. И матушка берет меня на колени, что-то рассказывает, ее голос журчит, и я жмурюсь, как довольная кошка.
— Нигос, мама… папа…
Глаза почему-то стали мокрыми, в носу засвербело. Шагнула навстречу, еще толком не понимая, что сказать, но ничего и придумывать не пришлось.
Родители сразу поняли, куда устремлен мой взгляд. Папа смущенно заулыбался, мама поймала мою руку и положила себе на живот. Сказала гордо и благодушно:
— Уговорил ведь! Мало ему пятерых детей, еще одного давай, говорит, на старости лет!
Я засмеялась сквозь слезы. Какая старость! Матери едва за сорок, а обладающие силой стареют позже.
Мамин живот под тонкой тканью платья был неожиданно тугим и твердым, как барабан, и от мысли, что внутри спит мой новый братик или сестренка, на глаза снова наворачивались глупые слезы.
Спустя полчаса мы сидели на террасе одного из кафе на торговой улице академии. Папа оживленно рассказывал, как мама проедала ему плешь, пока он не согласился отвезти ее в Отрай, в академию, какой капризной она стала с началом беременности и как ему приходилось каждое утро мотаться на рынок, чтобы принести матери свежее молоко. Ей, видите ли, во что бы то ни стало требовалось свежее и чтобы приносил его именно папа.
Мама вставляла язвительные комментарии, но периодически замирала, будто прислушивалась к тому, что происходит внутри. В такие моменты лицо ее становилось удивительно спокойным и красивым. Я стеснялась смотреть на нее, но все равно то и дело ловила себя на том, что пялюсь во все глаза.
Интересно, когда она носила меня, у нее было такое же вдохновенное лицо?
— Ну вот мы и приехали. Пробудем до конца соревнований… или хотя бы до момента, как ты не вылетишь, — закончил отец.
— Как же, вылетит она, дождешься от такой, — с непривычной теплотой сказал Вейс.
Он сидел на кресле, вытянув ноги, и рассматривал меня так, будто никогда не видел.
Я тоже обвела глазами родных. Папа, мама, Вейс, Лас… все, кроме мамы, с одинаковыми копнами светлых волос с примесью розовых прядей. А у мамы были мои серые глаза. Точнее, у меня мамины. Было странно и удивительно осознавать, что хоть я и вышла из клана, наша связь никуда не делась.
