Она не станет говорить, что кое-что уже узнала от Турстейна Бюле. Да в общем-то вспоминает его рассказы с трудом.
— Ну, во-первых, можешь ограничиться двумя фамилиями. Хусс из того же рода, что Трюсте и Стуубы. У старика Хусса сыновей не было, только дочери. Одна вышла за скандинава норвежского происхождения, по фамилии Трюсте. Вторая — за Стууба. Он, кажись, был родом с Фриселя. Видать, местным барышням Хусс был не пара. Чудно́, право слово.
— Да, я видела, “Комплекс” по-прежнему стоит, — говорит Карен и дует на кофе.
Ингеборг издает неопределенный звук — не то посмеивается, не то презрительно фыркает.
— Это чудище, должно, переживет гудхеймские камни, если никто его не взорвет. Но в детстве оно, помнится, тебе нравилось. Вот вышла бы за Уильяма — и жила бы там нынче.
От удивления Карен открывает рот, а Ингеборг довольно смеется и берет свою чашку.
— Ты имеешь в виду Уильяма Трюсте?
— А кого же еще? Он ведь теперь домой вернулся. Ты его не помнишь? Шастал тут с мальчиками, устраивал шалости, пока мать ему не запретила. Эйкены для него “неподходящая компания”, ясное дело.
Карен роется в памяти. В восторженном человеке, с которым она встречалась на винокурне, не было ничего знакомого. Да и у него, похоже, память не сработала, иначе бы он держался еще любезнее, думает она.
— Ты, пожалуй, была слишком мала, чтобы запомнить всех мальчишек, которые шастали тут по округе. Вдобавок ты смотрела только на Финна, только на него. Господи, как ты на него смотрела, а что — красавец! Высокий, плечистый, аккурат как мой отец.
При мысли о сыне в улыбке Ингеборг сквозит смесь ностальгии и гордости. Карен деликатно откашливается.
— Уильям, стало быть, обычно играл с мальчиками, да? Какой он был?
— Как все мальчишки в том возрасте. Помнится, большой говорун и очень вежливый. Ручаюсь, застольную молитву он дома не выучил, однако ж за еду непременно благодарил. Вполне мог бы тоже стать достойным человеком, если бы мамаша не увезла их с сестрой в Англию. Недавно я видела его в Люсвике, бледный, худой. Сущий скелет, на вид точь-в-точь англичанин.
— А как вышло, что его мамаша уехала? — спрашивает Карен и как наяву видит перед собой Уильяма Трюсте.
Скелетом она бы этого высокого голубоглазого мужчину не назвала. Утомительно говорлив, однако во внешности никаких изъянов не найдешь.
— Ну, видать, невелик почет оставаться в семействе Хусс, когда все под гору покатилось, — говорит Ингеборг Эйкен и умолкает, отхлебывая глоточек кофе с водкой. Потом продолжает: — Дайана бросила своего бедолагу-мужа со всей кучей проблем и уехала к своим родителям в Эссекс. Оно конечно, урожденная англичанка, как она не упускала случая подчеркнуть. По-моему, средний уровень умственных способностей в обеих странах значительно возрос, когда она вернулась домой.
