— Скорее, Анастасия, на помощь! — зовет она. Но носительниц этого имени поблизости не наблюдается. Поэтому помощь заставляет себя ждать.
Наконец появляется Настя с нарезанным персиком на тарелке. Сидя в постели, Принцесса манит ее к себе, потом выбивает у нее из рук тарелку.
— Когда тебя зовут, ты должна поспешить на зов, — говорит она.
— Я Настя, а не Анастасия, мэм.
— Вызови полицию и сдайся, — приказывает Принцесса.
— Это то, что я делаю?
— Это то, чего ты не делаешь.
Настя, обтянутая еще более тесной юбкой, чем Эйфория, нагибается и собирает кусочки персика.
— Ешь! — велит ей Принцесса.
— Они лежали на полу, мэм.
— Как они туда попали? Ешь, я хочу убедиться, что они не отравлены.
— Я их помою.
— Нет, ешь сейчас. Живо! И скажи им, чтобы вернули мой половник.
— Какой половник?
— Вон тот, видишь? Украли половник, а теперь отравляют мой персик. Делай, что я тебе говорю, иначе будешь жалеть до конца жизни.
Настя шире открывает окно и кричит невидимым гуттаперчевым людям:
— Немедленно верните подголовник! Миссис Дьюзинбери требует его назад.
— Какой подголовник, кретинка! Сказано тебе, половник! Кому дарят на свадьбу подголовник, разве что такой шлюхе, как ты! — Принцесса снова бросается на нее. — Уйди с глаз, пока я тебя не изуродовала!
Из кухни Настя звонит Эйфории.
— Приезжай немедленно, — шепчет она в телефон. — У миссис Дьюзинбери плохо с головой.
Спустя час ее вкатывают в фургон неотложки.
— Откуда я знаю, что вы настоящий? — спрашивает она фельдшера.
— Я могу за него поручиться, — говорит другой фельдшер.
— А я за него, — подхватывает первый.
— Что, если вы оба ненастоящие?
— Про себя я знаю, что я настоящий.
— И я.
Принцесса дико хохочет.
— А я про себя ничего не знаю.
Через четыре дня ее возвращают домой, нормальную и спокойную. Она смотрит в окно и не видит ни летающих младенцев, ни гуттаперчевых людей, дерущихся ее серебряным половником. И так до следующего обострения.
Тем временем она восстановила эмоциональное происхождение половника. Его подарил ей романист Хауи Не-Помню-Как-Фамилия по прозвищу Гудини, чтобы так, в своей крученой манере, попросить прощения — вечно он просил прощения как-то криво — за творческий выплеск, который он себе позволил, когда она посмела оспорить сочиненную им фразу. «Я не просто черпаю половником месиво! — заорал он. — Это вам не суп!»
Чтобы отвадить волка от дверей и отгонять хищников от своих ненаглядных фраз, он трудился автобусным кондуктором в Борнмуте и вместо компостирования билетов громко зачитывал с подножки корректуры. Он называл это способом знакомства с реальным миром, хотя в ответ на вопрос Принцессы, что он видел сегодня, мог процитировать всего лишь бессмысленный редакционный комментарий.
