Нет, господа, тут с моей стороны всё честно. Н-ну, почти всё…
Когда я хлёстко по-картёжному выложил на стол перед Никанором Палычем покрытый каракулями бумажный квадратик, тот даже отшатнулся слегка.
— Как вам это удалось?
— Сам не знаю… Сидели читали…
— Ту книгу?
— Да. Ту самую… Сидел он так сидел, потом встал, принялся ходить. Гляжу: схватил листок, карандаш… Ну и вот!
— Съесть не пытался?
— Ну как это не пытался! Ещё как пытался…
— Отобрали?
— Нет. Говорю: «Вась, а на двери-то пятнышко!» Он за тряпку — и к двери. А я тем временем…
Никанор Палыч всё ещё не мог поверить такой удаче. Взял листочек за кончики, принялся изучать.
— И что там? — полюбопытствовал я.
— Похоже на бред сумасшедшего, — задумчиво отозвался он. — Посмотрим, что скажут специалисты…
* * *
В течение следующих двух дней я порадовал Никанора Палыча ещё тремя листочками, и за каждый он вручал мне узкий девственно белый конвертик. Нет, так жить можно…
Однако на третий день выяснилось, что жить можно и лучше. Гораздо лучше. Повадился я посещать двор медакадемии в Васяткину смену — посмотреть издали, как работается, не обижает ли кто… Вроде не обижают. Больше скажу, нахвалиться не могут. Вылизывает территорию с той же тщательностью, что и мою квартирку. Ни бумажки нигде, ни фантика… Впору подарить ему совок с гравировкой: «Победителю ученику — от побеждённого учителя». Тем более что средства мне это теперь позволяют…
— Вот вы где…
А говорят, будто место встречи изменить нельзя! Я обернулся (мой наблюдательный пункт располагался возле чёрного хода). Глазам предстало знакомое лицо с мелковатыми чертами.
— Приглядываете?
— Ну а как же!.. Мы в ответе за тех, кого приручили…
— И за тех, кого завербовали… — не без юмора добавил он. — Ну и что наш симпатичнейший Василий Данилович?
— Полный порядок. Только вон тот студентик с разговорами к нему липнет… Чуть ли не каждый день.
Он взглянул.
— А, этот… Не обращайте внимания. Пусть липнет… Давайте-ка лучше пройдёмся.
Мы покинули медакадемию, присели на скамейку в скверике.
— Вот, возьмите, — сказал он и вручил мне кредитную карточку.
— Что это?
— Премиальные.
Я взглянул на него повнимательней и обнаружил, что бледно-серые глаза Никанора Палыча на сей раз не просто благожелательны, но исполнены некой тихой радости.
— Неужели… — Я не договорил.
— Да!.. Представьте!.. — вскричал шёпотом мой благодетель, утратив свою обычную сдержанность. Видно, и впрямь был сильно взволнован. — Четвёртый по счёту лист!.. В остальных трёх так и не разобрались… Это прорыв! Это такой прорыв…
