– Как выглядит этот Додиньи?
– Я с ним не знакома, но Ив-Рене всегда издевался над его жалким видом. По его словам, Додиньи – лысый, носатый очкарик и в своём неизменном заношенном сюртучке цвета желчи выглядит вечным студентом.
Это жестокое описание совпадало с приметами неизвестного, рыскавшего по рю Кардинал Лемуан, вот только сюртучок гарсон не упомянул. Но, если сюртучок пострадал в драке с Люпоном, было бы разумно сменить его. И клочок найденной мною ткани с костяной пуговицей был как раз в горчичную клетку.
– Если его осудят за это убийство, вряд ли он будет опасен вдове.
– А это он? В газетах промелькнуло, что перед смертью Ив-Рене успел сказать вам, кто это.
Вот она – причина, по которой мадемуазель Креспен искала нашей встречи. Я безмятежно жевал ломтик сыра, не спеша откровенничать. Женщина, готовая ради моих тайн примчаться из Рамбуйе, может и подождать.
– Понимаете, я – муж подозреваемой. Даже если я знаю, кто мне поверит?
Она вытащила и выбросила окурок из мундштука:
– Верно. Но даже недоказуемая информация облегчит поиски доказательств.
Я оперся на локти, склонился к ней:
– А вдруг он назвал ваше имя?
Марго опять нацепила непроницаемые очки:
– Не пытайтесь напугать меня. Я вам не верю. И никто другой не поверит. У меня есть алиби, а у вашей жены его нет. – Замерла на минуту, а потом воскликнула: – Матка Босха! Какая же я дура! – теперь она что-то сообразила и уже почти насмехалась надо мной: – Он ничего не сказал вам!
– Почему вы так решили?
– Если бы у вас было имя, вы бы не интересовались Додиньи. А вы им интересуетесь.
Я рассмеялся:
– Вас не обманешь, мадемуазель.
Она проводила взглядом дым своей сигареты:
– Ив-Рене как-то рассказал, что Додиньи однажды угрожал ему, клялся, что убьёт и его, и себя самого.
Опершись на локти и пытаясь разглядеть её глаза сквозь собственное отражение в тёмных стёклах, я сказал по-русски:
– Как вовремя вы вспомнили, а!
Она недоумённо свела брови. Я перешёл на французский:
– Вы не говорите по-русски?
– С какой стати? Только потому, что мой отец был поляк? Это причина ненавидеть Россию и всё, с ней связанное, а не учить русский язык.
Момент для решения споров славян меж собой показался мне неудачным.
– А по-польски вы говорите?
– Ни единого слова. Я родилась во Франции, отец мой ещё до войны вернулся в Польшу, я его почти не помню.
Марго отодвинула бокал и взяла в руки сумочку, сигнализируя конец встречи. Я попросил счёт. Эмансипированные бабочки оставили мужчинам две привилегии – писсуар и платежи.
