Джонни Гиффет никогда не занимался альпинизмом, но детство его прошло в пригороде, где было полно деревьев, заборов, заброшенных домов с заколоченными дверями (и почему окна вторых этажей никогда не заколачивают?). Он отлично умел лазать. Через пять минут немного уставший Джонни перевалился через край скалы и устроился наверху. Отсюда открывался превосходный обзор. Внизу, среди редких деревьев, растущих прямо из скальной породы, можно было различить очертания кло’когна. Самого аппарата не было видно, но его оплели лианы, повторяя плавные округлые формы. Он был надежно укрыт среди крон деревьев. Джонни начал изучать обстановку. Плато было довольно ровным, если не считать глубоких трещин, из которых выпирали толстенные корни деревьев. Площадка вокруг челнока была усыпана белыми камнями. Бинокль был раздавлен во время ночной битвы, но отсюда и без него можно было разглядеть все, что нужно. Все было тихо, внизу не было ни единого движения, даже живности не чувствовалось рядом с кло’когном. Это как раз и насторожило Джонни, и он передумал спускаться немедленно. Отхлебнув немного воды из фляги, он приложил к плечу приклад, как учил его Тренд Чептон, и стал наблюдать через коллиматор за площадкой.
Тец’ка-тли, Охотник За Тем Чего Лишен, Бог Смерти, Лик Ужаса, Тот Кто Научил Убивать, а теперь просто потерявший разум от бесчисленного количества убийств та-чианин сидел в кресле пилота своего челнока и злился. Уже давно он перестал испытывать другие эмоции. Он мог только злиться и бояться. И жаждать. О, как он жаждал! Его жажда была жаждой песка золотых барханов великой пустыни, где ему давным-давно поклонялись тысячи людей и рабов. Тогда ему еще было интересно величие. И потом, позже, когда великий народ ацтеков строил в его честь храмы, добровольно отдавая своих Светлых ему на растерзание. Тогда-то и появились первые признаки помешательства. Охотник перестал чувствовать меру. Его изгнанные сородичи отвернулись от него. А ведь это он нашел Воду. И ее Светлых. Тец’ка-тли это не волновало. Теперь уж точно. После того как он забрал чи’а Тл’а-лока, все его связи с внешним миром были оборваны навсегда. Когда он вернулся из ковена последний раз, то обосновался здесь, вдали от слишком развившейся цивилизации. Местных крестьян никто не пересчитывал, и Тец’ка-тли чувствовал себя тут просто великолепно. За время с момента прибытия он успел сильно деградировать и с трудом вспоминал, как его зовут. А ведь у него было так много имен. Великих имен. А сейчас у него остался только голод. И страх. И иногда, как сейчас, злость.
