Назад они возвратились лишь в самом конце двадцатого года, после того как Крым был занят красными войсками и генерал Врангель бежал со своим штабом в Турцию. Но если Николая Михайловича из армии демобилизовали, сказалось старое ранение, то Плавинский снова отправился на фронт, на этот раз против махновских банд.
Евгений Анатольевич даже рассердился на сына и в присутствии Николая Михайловича долго ему выговаривал:
— Когда ты перестанешь воевать?.. Люди сегодня точно обезумели… Война за войной! То Врангель, то недавно пан Пилсудский бился против России… Теперь Польша у Литвы забрала Вильно… смута какая-то! Неужели невозможно договориться? Неужели законы и охранные грамоты потеряли силу?.. Ведь когда-то русские, литовцы, поляки были едины в Грюнвальдской битве! К их ногам пал орден германских крестоносцев… И что это еще за Махно объявился?..
Через месяц или через полтора, точно Николай Михайлович не помнил, старый органист получил извещение, что Валериан погиб, бросившись на выручку начальника четырнадцатой дивизии Пархоменко, окруженного махновцами. В той страшной сече банды Махно были разгромлены. Сам атаман едва не попал в плен. Но его сумела выручить личная сотня охраны. С ней Махно удрал потом в Румынию…
Евгений Анатольевич, взяв последнюю фотографию Валериана, ушел в костел и долго в молчании стоял там около любимого музыкального инструмента. Вечером он прижал к себе маленькую Герту и тихо сказал:
— Твой отец, Генриетта, погиб… Когда ты вырастешь, то должна быть достойной его…
В голодный двадцать первый год у Герты от тифа умерла мать, и единственным близким человеком остался дед. Все это, конечно, было хорошо известно Ганне Авдеевне, как старой жительнице нашей улицы. Но она по какому-то непонятному, злому упрямству всегда чернила Герту.
Вечером ко мне заявился Глеб и торжественно вручил письмо.
— Только что заходил почтальон, — сказал он.
Я быстро разорвал конверт и стал читать. В письме было написано:
«Дорогой Гоша Сизых! Есть сентябрьский номер «Всемирного следопыта». Интересно, увлекательно и познавательно. Сегодня вечером я дома. Приходи, будем читать и делиться мнениями. Большущий приветище!
Уважающий тебя
Вадим Почуткин».
Письмо точно такого же содержания держал в руках и Глеб. А если получили мы с ним, значит, письма имелись и у Бориса, и у Герты.
Автор этих писем Вадим Почуткин жил напротив нашего дома и мог бы, конечно, не прибегать к помощи почты. Но он ужасно любил писать: хоть пять слов, да чтобы на бумаге. В мечтах у Вадима Почуткина каждый день рождались планы многотомных романов, повестей, рассказов, однако до реального осуществления этих замыслов дело пока не доходило.
