Тереха молча двинул выцветшими бровями, дескать, правду брат говорит, а Игнат Дмитриевич, подумав и почесав затылок, повторил еще раз:
— Напоминает, и здорово напоминает, а чей облик, побей меня бог, не знаю!
— В Республике народу хватает, разве всех упомнить, — серьезно сказал Николай Михайлович.
— Ну ладно! Это дело не такое уж важное, — продолжал между тем Игнат Дмитриевич. — Вспомню когда-нибудь на досуге… Ну, друг Никола, спасибо за чай, за сахар, за пряники мятные. Напились, насытились. Прогуляться надо теперь до Юрия Михеича, давненько мы с ним не встречались, о старинке не беседовали… А у тебя, Никола, в квартире, окромя как похвалу, про концессию ничего не услышишь…
Несправедливо обиженный последней фразой, Николай Михайлович даже поднялся с табуретки, на которой сидел, хотел что-то произнести, но, видимо, не мог подобрать нужных слов. Так он и стоял молча, пока Игнат Дмитриевич и Тереха надевали фуражки, хотя идти было совсем недалеко: спуститься лишь в подвал этого же дома.
Юрий Михеевич был чуть постарше Игната Дмитриевича. С ранней юности он играл в театре и еще задолго до Октябрьской революции исколесил Россию вдоль и поперек. Прежде все ему было нипочем: и зной, и холод, и голод. Но в конце концов годы взяли свое, и Юрий Михеевич решил сменить бродячий образ жизни на оседлый. Своей родиной он считал Урал, поэтому и поселился в нашем городе. При фабрике, на которой работали родители Глеба и моя мать, был клуб. Вот в нем-то Юрий Михеевич и взялся руководить драматическим кружком, или, как говорил он сам, Студией революционного спектакля.
Об искусстве Юрий Михеевич мог рассуждать сколько угодно. Подвал, где он жил, можно было смело назвать музеем истории театрального Урала. Юрий Михеевич собирал портреты артистов и музыкантов, программки, входные билеты, афиши, вырезал из газет и журналов рецензии на спектакли и концерты, отыскивал и покупал книги, посвященные театру.
Если его спрашивали, почему он не сменит полутемный подвал на комнату получше, Юрий Михеевич неопределенно пожимал плечами и отвечал с гонором:
— Зато здесь просторно, а наверху подобного помещения для моих сокровищ и днем с огнем не найдешь. Где еще так расставишь ящики, стеллажи, коробки? И плата умеренная, хотя, если правду сказать, Оловянников мог бы немного и подешевле брать…
Все мальчишки и девчонки нашего квартала помогали Юрию Михеевичу пополнять музей. Мы с Глебом добровольно взяли на себя обязанность снабжать старого артиста новейшими театральными и концертными афишами. Мы даже пытались срывать их с заборов, но он, узнав про такие дела, не на шутку рассердился и строго-настрого запретил нам заниматься преступными — он так и сказал преступными — делами.
