Все это я вспомнил сегодня, услышав залихватское исполнение «Кирпичиков», доносившееся из раскрытых окон ресторана Юркова.
И мне вдруг захотелось увидеть, кто исполняет песенку. Герта, Борис и Глеб, увлеченные разговорами, не обращали на меня внимания. Я перепрыгнул через низенькую деревянную оградку и направился к ресторану. Пробраться туда через главный вход было невозможно. Там в яркой ливрее прогуливался швейцар-вышибала. Поэтому я благоразумно свернул в узенький боковой проулок, где в ожидании подвыпивших денежных клиентов томились лихачи извозчики. Из этого проулка сквозь маленькое раскрытое окно хорошо был виден зал.
Воскресный вечер еще только вступал в свои права, поэтому публики в ресторане собралось немного. И когда я заглянул в окно, толстая с рыжими косами тетка, выступавшая на полукруглой эстраде в сопровождении двух лысых гитаристов, как раз кончила петь. Раздалось три-четыре жиденьких хлопка. Я собирался уже возвратиться к друзьям на Козий бульвар, как вдруг в самом темном углу, направо от эстрады, увидел двух людей. Одного из них, истопника нашего клуба Женьку Бугримова, я знал давно. Года четыре назад Женька Бугримов, здоровый двадцатипятилетний парень, считался некоронованным владыкой чистильщиков сапог. Почти на каждом перекрестке в городе сидело по нескольку мальчишек-чистильщиков. Прохожих они провожали жалобным, протяжным стоном, даже если те шли в идеально начищенных сапогах или совсем босиком:
— Гражданин, почистим! Почистим, дорогой гражданин! А?
Бугримов со своей бабушкой обитал в ветхом флигеле недалеко от нас, по Никольской улице. Бабушка его, носившая прозвище Кошачья Царица, обожала кошек, и этого зверья у нее был полон двор. Бугримов неоднократно пытался воевать с кошками, топил их в Акульке, за что бывал не один раз изруган портным, защитником животного мира. Но бабушка не сдавалась, приносила все новых кошек, и внук в конце концов смирился:
— Спасибо, что старуха не вздумала разводить еще львов либо тигров, — говорил он в утешение. — Пришлось бы из дому бежать…
Грамотой Бугримов не овладел, работать не желал, а предпочитал целыми днями бродить по городу и собирать дань с чистильщиков. Жаловаться на вымогателя мальчишки никуда не могли да и побаивались: профессия их нигде не регистрировалась, ни в какие профсоюзы чистильщики обуви не объединялись, на бирже труда не значились. Бывало, и милиция реквизировала у подростков орудия производства, как у беспатентных предпринимателей, и штрафовала.
