В кооперативном магазине старый актер раздобыл пустые ящики из-под мыла. Мы, ребятишки, помогли перетаскать их на сцену театра сада Филитц и накрыть мешковиной. На фоне задника с Кавказскими горами ящики выглядели эффектно и казались какими-то выступами на Эльбрусе…
Подошло долгожданное воскресенье. В шесть часов Юрий Михеевич должен был дать бой «режиссеру-новатору».
Наконец волшебный миг настал. В театрике некуда было яблоку упасть, столько набралось народа. В первом ряду сидели самые почетные зрители: Семен Павлович со своим другом Львом Наумовичем, Иван Николаевич, Николай Михайлович, Григорий Ефимович, Галина Львовна.
Около сцены стояло старенькое, видавшее всяких исполнителей поцарапанное пианино, на котором Евгений Анатольевич обещал аккомпанировать Юрию Михеевичу.
Прозвучал гонг, дырявый занавес раскрылся, и все ахнули, увидев Демона. В гордом одиночестве, скрестив на груди руки, он прохаживался «по скале». Узнать Юрия Михеевича было невозможно: черный парик с вьющимися кудрями, дугообразные брови, орлиный нос из пластыря, длинный темный халат из сатина и привязанные за спину огромные белые крылья, склеенные из картона и марли.
Евгений Анатольевич проиграл вступительные такты, и Юрий Михеевич, погрозив кулаком намалеванным облакам, запел. И тут случилось что-то невероятное: раздался грохот, в воздухе мелькнули голубые носки — и Демон растянулся у ног сидящих в первом ряду. Все испуганно охнули, Юрий Михеевич мгновенно вскочил и, зажимая руками разбитый нос, юркнул за кулисы со словами: «Проклятый мир! Проклятый мир!»
Потом выяснилось, что Юрий Михеевич сделал неловкое движение и ящики под ним рассыпались.
Когда зрители опомнились и разобрались, в чем дело, в зале раздался дикий хохот. Бедный Юрий Михеевич заперся в актерской уборной и целых два часа никого к себе не пускал. В конце концов Евгений Анатольевич уговорил его открыть дверь, снять грим и халат с поломанными от падения крыльями и пойти погулять по аллеям.
Вот тогда-то Юрий Михеевич и дал страшную клятву никогда не петь. Но «Кирпичиками» мы так расстроили нашего руководителя, что старый актер, позабыв свои обещания, решил раскрыть перед нами красоту истинной песни. Правда, он не пел ее, а скорее рассказывал, но рассказывал так, что мы с Борисом сидели словно зачарованные.
— Теперь поняли, что такое настоящее искусство! — спросил Юрий Михеевич, закончив песню. Повесив гитару на стену, за нас же и ответил: — Конечно, поняли!
