— Ничего не надо делать, — спокойно сказал Пантелей, — сиди и жди. Они вот-вот появятся.
Он уже наливал себе третью рюмку. С тех пор как в Межгорск приехала Ольга с ребятами, Пантелей почти совершенно перестал пить. На вечере ли каком, на официальном ли торжестве у него была норма — стакан сухого вина.
— Что с тобой? — спросил Виктор Гай, когда Пантелей опрокинул третью рюмку и начал наливать четвертую. — Что случилось?
— Если б я знал, — сказал он. Немного подумал, залпом выпил четвертую рюмку и поставил бутылку в книжный шкаф. — Просто захотелось напиться.
— С Ольгой поссорились?
— Да ну… Разве она допустит ссору?.. Просто захотелось выпить.
— Ну, если просто… Кофе будешь? Не хочешь. Тогда бери яблоки. Сядь и погрызи. А я хоть чуть-чуть уберу.
В комнате действительно царил «холостяцкий порядок». Все вещи, правда, имели свои места: стаканы и чайник — на табуретке, одежда — на спинках стульев, скомканные листы бумаги — «аккуратной» горкой под столом, книги — везде. На столе, под столом, в шкафу, на каждом стуле, в кресле, под подушкой и даже под кроватью…
Виктор Гай пытался на ходу что-то изменить в этом устоявшемся «порядке», но все его попытки еще больше усугубляли беспорядок. Он понял это, с досадой скомкал и швырнул под стол еще одну бумажку.
Распахнул шкаф, снял с вешалки белую нейлоновую рубашку, надел ее, застегнул все пуговицы, хотел повязать галстук, но узел почему-то не получался. Он бросил галстук на полку и, расстегнув верхнюю пуговицу, закатал выше локтей рукава.
И только теперь заметил, что на ногах у него старые потертые кеды. Надел черные замшевые полуботинки. Подарок Нади. Она без всякого предварительного согласования завела его в обувной магазин, попросила у продавца эти полуботинки и заставила примерить их. Туфли оказались впору. Надя выбила чек и подала продавцу.
— Считай, что я тебе сделала подарок, — сказала она, когда Виктор Гай хотел возразить.
Он так бережно не относился еще ни к одному подарку, разве что к трубке Федора. Впрочем, не так уж много ему подарков дарили. И хотя Надя сделала это буднично, без особой причины и должной торжественности, он оценил ее порыв, угадал в нем глубокую заботу и нежность и дорожил подарком.
Пантелей молча наблюдал за суетой Виктора Гая и думал о чем-то своем. Когда Гай стал чистить трубку, Пантелей совершенно неожиданно разоткровенничался.
— Главное, когда ты сам в себе человека уважаешь, — заговорил он ясно, без тени опьянения; видимо, возбуждение было настолько высоким, что алкоголь не замутил ему голову. — Когда же сам к себе уважение теряешь, это беда, Витя…
