— Посмотрим, — бросил кто-то загадочно. — Сегодня и посмотрим.
— Говорят, на рассвете будут.
— Как будут? — снова удивился Виктор Гай.
— Ну артист! — засмеялся сосед. — Ты хоть знаешь, зачем нас по тревоге подняли? Не знаешь? Прилетает эскадрилья реактивных. Встречу будем готовить. Как снег на голову.
— Вот это новость…
— Думаешь, зачем тебя на переучивание посылали? Будешь принимать реактивную эскадрилью. Первую в полку. Будешь переучивать всех нас.
— Вы у меня попляшете, — засмеялся Виктор Гай.
Теперь, когда он все понял, ему стало весело и легко. Значит, тревога и вправду учебная, и уже сегодня он снова увидит Надю, и самое главное — наконец он будет летать на реактивном истребителе.
Виктор Гай прикрыл глаза и почти осязаемо почувствовал, как с мелкой дрожью от силы своей могучей набирает обороты турбина, как освободившаяся от цепкой хватки тормозов машина с места рвется к горизонту, и под блестящее тело фюзеляжа, мелькая, несутся бетонные плиты полосы. И ему так захотелось скорее испытать радость полета, почувствовать на плечах тяжесть перегрузок, увидеть, как солнце падает к горизонту, а земля стремительно вращается вокруг самолета, что он рассмеялся звонко и неудержимо и, чтобы остановить этот неуместный смех, хлопнул соседа по плечу и громко крикнул:
— Это ж здорово мы полетаем, хлопцы! — И тут же подумал, что уже сегодня ему будет что рассказать и Наде, и Андрейке.
Когда грузовик качнулся на тормозах у передвижного командного пункта, Гай сразу увидел майора Сироту. И сразу понял, что затея с тревогой принадлежит только Павлу Ивановичу и никому другому.
Невысокого роста, плотный, как пенек, он твердо стоял у края бетонки, широко расставив ноги, и молча смотрел, как прибывают машины с летчиками.
Виктор Гай поздоровался.
— И это называется сбор по тревоге, — вместо приветствия проворчал Сирота, продолжая смотреть на ведущую к аэродрому дорогу. — Ни в какие ворота не влазит такой сбор. Обросли благодушием.
Гай хотел расспросить его о новых самолетах, но, услыхав «железный тембр» в голосе командира, предпочел помолчать. Пусть выговорится. Он любит поворчать, если что-то не ладится. Но стоит ему перед кем-нибудь высказаться о наболевшем, как у него меняются и тембр и настроение.
Сирота посмотрел на часы.
— Через семьдесят минут будут садиться.
— Что за пожар?
— Откуда я знаю. Позвонили из дивизии: «Встречайте в шесть тридцать эскадрилью реактивных. Ваша будет».
— Интересно.
— Еще как… Давно, видимо, планировали. И тебя переучивали с прицелом.
