И в этом городе он превратил дань во взнос с оговоркой: использовать его исключительно для пополнения казны храма богини Артемиды, который как раз собирались восстанавливать. Царь, как уже упоминалось, родился в ту ночь, когда это величественное сооружение со столетними двадцатиметровыми мраморными колоннами и потолком, сделанным из древесины кедра, принадлежащее к античным чудесам света, вспыхнуло, подожженное Геростратом, который хотел, чтобы его имя узнали потомки. Когда он признал это под пытками, эфесцы решили отныне и навсегда забыть его имя. Только болтливый ритор Феопомп не удержался, и мы говорим сегодня о Herostratentum, если кто-то ради славы решается на преступление.
В Эфесе Александр чувствовал себя уютно. Нигде не было таких роскошных дворцов, благородных храмов, широких улиц, больших гаваней. Здесь находились владения богини Артемиды, сестры Аполлона — бога, которому он отдавал предпочтение. Александра часто видели в мастерской художника Апеллеса, который, когда-то изгнанный из Ионии, снова мог работать в родном городе. Здесь был создан знаменитый портрет, о красоте которого мы можем лишь догадываться (так как все живописные полотна античной Эллады для нас утрачены). В доме Веттиера в Помпеях было найдено что-то похожее на позднюю копию. Речь идет о портрете Александра с молнией в поднятой правой руке. Молния являлась атрибутом Зевса, высшего из богов. Многие из окружения царя находили в этом жесте что-то кощунственное.
Самому изображенному на картине так не казалось. Он купил ее за 20 талантов — хорошую цену (талант, как известно, соответствовал 25.000 немецких марок), к тому же приказал заплатить золотом. Это сравнимо, если не принимать во внимание невообразимые цены недавних времен, только с 4.000 золотых флоринов, которые заплатил Франциск I, король Франции за «Мону Лизу» кисти Леонардо да Винчи. Александр в образе Зевса еще долго украшал храм Артемиды, вызывая благоговение паломников со всей Эллады.
Когда Александр в первый раз посетил мастерскую и узрел на одном из полотен самого себя верхом на коне, то с безразличием прошел мимо. Буцефал же, которого конюх у входа держал за поводья, радостно заржал, когда увидел свое изображение. На что Апеллес заметил: «О царь, твой конь выражает свое одобрение, а ты не милостив ко мне!» Рассказывают, что вокруг вишен в руках мальчика, нарисованного художником, кружились живые птицы, пытаясь клевать ягоды. Конечно, это анекдот, однако историки-искусствоведы благодарны и за то, что, несмотря на почти полное отсутствие фактов, все же имеют представление о том, к какой реалистичности и достоверности стремился художник.
