Стюардессе Глеб не солгал. Мать действительно считала, что он зарвался. И отец считал. За неделю до их гибели поймали его под кайфом. Студент-медик, сын профессора медицины, золотой мальчик с эффектной внешностью и множеством возможностей, под чьими ногами лежала столица. Нет, они его не баловали, даже старались держать в узде, но он всегда знал о себе то, на что другие надеяться не могут. И о возможностях, и о внешности, и о том, что отмажут, защитят, в обиду не дадут. И даже о том, что до черта талантлив, талантливее отца. Но это не помешало ему тогда все уничтожить. В один день уничтожить — их веру в себя. И их уничтожить тоже. У отца давно шалило давление, вряд ли ему легко дался тот скандал.
Уже перед сном, когда сознание еще не до конца ускользнуло, Парамонову отчетливо виделся дневной пациент. Тот самый, которого он вытащил с того света — передоз, пена изо рта, зрачки не реагировали. Подорожник. Мать в полном неадеквате. Думал, рехнется. Вытащил, до больницы довез. Знал, что пацана в чувства на этот раз приведут. Но знал и то, что такие не останавливаются. У всех людей свои нон-стопы.
* * *
Довольно скоро он уловил систему в графике стюардессы. Чаще всего она находилась дома несколько дней с вечера пятницы. Почти как все нормальные люди с нормальными буднями, если не считать того, что ее — проходили где-то в тысячах метров над землей. Но так уж складывалось, что их совместное нахождение в непосредственной близости было весьма редким явлением. Он с его убийственным сутки-трое. И она — в это самое время где-нибудь над Парижем. Или Мадридом. Или… неважно.
Про себя Парамонов прозвал ее Жанной. Нормальное имя нормальной стюардессы. И жил с оглядкой на наличие ее внедорожника под окнами — так уж выходило, что из кухни на автомобиль открывался отличный вид. Она всегда ставила его в одно и то же место и всегда приезжала одна. Ни разу не засек, чтобы кто-то ее провожал или приходил в гости. Впрочем, их графики действительно не совпадали. Но случаями пересечений он пользовался и был упорен в своих явлениях в ее жизни настолько, что это заметила даже Илона. Причем сразу и гораздо раньше, чем хотелось бы самому Парамонову.
Увертюра
Ноябрь. Тридцатиминутка на обед.
Законный перерыв на станции. Парамонов лопает лапшу с грибами в столовой. В помещение вплывает медсестра.
— Поздравляю, ты в топе местных обсуждений, — говорит она, принимая расслабленную позу на стуле напротив. Отчего ее декольте становится еще глубже.
