Замедлив шаг, Моэнгхус приблизился к нему, никоим образом не обнаруживая своих намерений, оставаясь на известном расстоянии. В подобных ситуациях полагалось первой заговорить заблудшей душе.
– Что она сделала со мной? – наконец спросил Сорвил, наблюдая за пятнами света и тени, рябившими на плечах и дорожном мешке Сервы, шедшей шагов на двадцать впереди.
– Это был Напев Принуждения, – ответил его спутник после некоторого раздумья.
Призраки недавнего переживания еще тревожили его нутро.
– Но… как смо…
– Как смогла она заставить тебя обоссать собственные штаны? – Резанное из камня лицо посмотрело на него сверху вниз, не с презрением, с любопытством. В этих бело-голубых глазах было что-то не от мира сего…
Глаза скюльвенда – так сказал ему Цоронга.
– Да.
Имперский принц задумчиво выпятил губы и посмотрел вперед. Последовав направлению его взгляда, Сорвил узрел ее лицо, повернувшееся словно раковина в волне. Она услышала их – за птичьими песнями, шелестом ветвей под ветром. Это он знал.
– А как голод заставляет тебя есть? – спросил Моэнгхус, все еще глядя ей вслед.
Ту ночь они спали под мертвыми вязами, и только далекий вой горных волков отмечал пройденные лиги. А наутро зашагали лесными галереями, столь плотными, что они казались тоннелями; им редко удавалось увидеть небо, не говоря уже о том, чтобы определить, сколько они преодолели. Гиолаль, так звалась эта земля, прославленные и заповедные охотничьи угодья ишроев Инджор-Нийаса. В пути все в основном молчали. Сорвил шел, ни о чем не думая, ступая так, как будто был из стекла и боялся разбиться. И когда наконец он посмел задуматься, образы предшествовавшего дня посыпались на него, вселяя судороги позора и унижения, и он не мог заняться ничем другим, кроме составления нелепых и вздорных планов будущей мести. Но даже тогда в душе его сумело зародиться чувство… знание того, что действиями имперских отпрысков руководит нечто большее, чем кровосмесительная любовная связь.
Даже пришло в голову, что ему было назначено застать их в любовных объятьях…
День уже почти выбился из сил, когда они наконец очутились на гребне хребта. Сорвил взобрался на груду огромных валунов, северная сторона которых обросла лишайником. Путники словно совершили новый магический прыжок – таким неожиданным оказался вид.
Иштеребинт… наконец-то. Иштеребинт… гора на подножии из меньших холмов; туша его затмевала небо. Солнце кровавым шаром висело на юге над самым горизонтом. Чертог погружался в гаснущий блеск светила, его восходящие откосы и обрывы были словно тушью вычерчены на кремового цвета пергаменте. Масштаб сооружения был таков, что сердце Сорвила отказывалось верить глазам.
