— Что с вами? Болеете?
— Нет. Много работы. Да так и лучше — легче. Не надо носить лишнего груза.
— А народ понимает, что мир идет к необычайно сложным событиям? Они разразятся, может быть, уже в 80-х годах. Вы общаетесь с людьми разных стран, с писателями. Скажите, писатели об этом думают? Есть глубоко думающие писатели?
— Мне кажется, нет.
— А Достоевского за рубежами нашей страны понимают? Понимают они, что Достоевский показал, как и чем человечество жило две тысячи лет и чем оно дальше жить не может? Необходим переход к другому. Мы идем, может, не тем путем, но его должно и все человечество тоже выбрать. Ибо по-старому жить оно не может.
— Нет, такого понимания нет. Часто для людей Достоевский только мастер необычного детектива.
— Вот если бы они поняли Достоевского, они бы и к нам относились по-другому, видели бы у нас не одни только недостатки и просчеты. Знаете, в небольшой статье для румынского журнала «XX век» я сказал, что в историческом состязании Достоевский обогнал Толстого. Из писателей прошлого только Достоевского читать не скучно. Вернее сказать, трудно читать «Вертера», Бальзака, Диккенса, потому что ощущаешь, как далеко мы ушли от них и какие высокие требования сегодня предъявляются к искусству. Речь идет об очень большом повышении емкости в современной прозе. Мы переходим на иероглиф повествования: жест — и все готово. Высыпите спички — вон сколько их. Но их плотно уложить — всего один коробок. Вот так и слова ныне требуется укладывать, без единой пустоты. Аеге perennius — как я люблю этот язык! — так вот написанное должно напоминать вырезанное на меди. Ныне все любят, чтобы было попроще, полапидарнее. Мне же кажется, что литература от этого страдает. Плевелы, сорняки — от них надо спасать литературу. Знаете, рожь беззащитна перед сорняком, пшеница сама не защищается. Как-то меня спросили, почему Вихров менее активен, чем Грацианский. Почему? Потому что Геккерены, Грацианские всегда сильнее, ибо Вихров никогда не пойдет на то, на что пойдет Грацианский. Нельзя поощрять плевелы. Историю судят не только за то, что было сделано, но и за то, что могло быть сделано, но не было сделано. Никогда еще время не требовало от человека такой напряженности мышления, как сегодня. Есть какие-то признаки, интуитивное ощущение чего-то надвигающегося, грозного. Не знаю, как это доходит. Но это безошибочное чувство интуиции подсказывает разуму. Разум ведь открывает то, что душа уже чувствует. У меня ощущение, что мы идем к мировым событиям. А вы не знаете, в Югославии напечатали отрывок из моего романа?
