— А.И., а где же критика, способная научить отличать подлинное от поддельного? Вот вы же почти не пишите обо мне. А все о Горьком.
— Л.М., я пишу не только о Горьком, буду писать о вас обязательно. Но еще не готов. Я на подступах. Хочется написать особую книгу. Не зря же я столько лет общаюсь с вами. Это ответственно.
— Ну, ладно. А что нового в Собрании сочинений Горького?
— На днях выйдет шестой том вариантов. Есть несколько интересных записей. Одна о «Самгине».
— Вы думали о генезисе этого романа? У Горького остался от работы колоссальный материал. Хозяйственное чувство подсказывало писателю: как бы не пропал. И вот он взял все это и спаял. Велосипедная цепь, кастрюля, детали от радиоприемника. Конечно, можно что угодно с чем угодно спаять, но... сложно. У меня все-таки остается ощущение, что не из одной мраморной глыбы, а из осколков мрамора он пытался сделать скульптуру. А ведь даже глыба не каждая годится: то ноздреватая, то не с теми прожилками. Магической ракусировки, чем поражает Сикстинская капелла, тоже нет. Хотя в отдельных частях превосходно. Меня всегда поражало богатство красок, сочность и точность определений у Горького, великолепная портретность и рельефность ее. Все-таки у Достоевского и Толстого нередко портреты самого себя. У Горького этого нет. Но у него только двухмерное изображение. Он, может быть, потому и не любил Достоевского, что недооценивал его многомерности. У Достоевского в движении не только фигуры первого плана, у него движется все, что находится и на втором, и на третьем плане. Не исключено, что доброе отношение Горького ко мне объясняется тем, что мне кое-что в этом отношении удавалось. У Горького второй план недвижен. История покажет, удалось ли мне что-либо... Конечно, Горький часто был связан материалом, наблюдениями. У него, например, в пьесе «Сомов» поют песню 1911—12-х годов, как она запомнилась ему. У Достоевского же Верховенский — отнюдь не Нечаев. Верховенский овеян магической тоской о чем-то.
Да, а вот об алмазах... Вы правы, может, с настоящим алмазом ходить...
И рассказал, как недавно в Абрамцеве бандиты зарезали жену скульптора Куприянова.
— Приехал на дачу, а жены нет. Может быть, у соседей? Пошел — нет. Искал, нашел за оградой дачи. 17 ножевых ран. Серьги вырваны из ушей, кольцо снимая, подрезали пальцы. Страшно.
26 ноября 1977г.
Ровно в 5 часов с югославским профессором и известным переводчиком русской литературы Милосавом Бабовичем мы пришли к Леонову. Он дружески приветствовал сухощавого вообще, а теперь еще более похудевшего черногорца.
