И, перевернув салфетку, начал рисовать, приговаривая: «Вот — лес, а вот — река, а вот — отражение в реке леса. Толстой любил изображать лес, а Достоевский — отражение его в воде. Отражение леса может быть более глубоким, чем он есть на самом деле, так и в психике отражение мира бесконечно ценнее, чем сам мир. Каков мир, я могу узнать и из газет, из афишки Ростопчина, из исторических монографий, а вот как все это отражалось в человеке, обогащало или обедняло его — это можно узнать только из литературы. Вот почему в историческом состязании Достоевский сегодня обгоняет Толстого. Беда его в том, что он не имел времени на обработку своих произведений. Если бы чуть поджать Грушеньку, кое-где лаконичнее дать описание Алеши...
Вернулся снова к Горькому:
- Было в нем что-то от Лоренцо Великолепного. И было ему тоскливо смотреть на нас. Он сидит за столом, трогает этаким аристократическим жестом ус, сбивает пепел, ударяя указательным пальцем по мундштуку и смотрит на нас. Вон — Никифоров. Почти рядышком Гладков, Бахметьев. В самом углу, прячась от света, сидит Леонов. Это — писатели, достойные его?
А что касается его увлечения еврейской темой, то, знаете, мне тоже долго хотелось написать рассказ о еврее-талмудисте. Очень хотелось. Когда-то меня поразила выдумка из Талмуда, что Бог творил мир только до четырех часов дня. А после четырех он отдыхал, играя с Левиафаном. Какова выдумка, а? Да, сегодня для меня Горький стал человечнее. И до сих пор он нужен: сходить бы к нему, повидать, показать рукопись.
Конец июля 1977 г.
Жаркий летний день. У Дома Советов народ, несколько сот человек — идут прощаться с Константином Фединым. Прощание — официальное. Бегает Юрий Верченко, крутится Ким Селихов — они отвечают за организацию траурного мероприятия. Бочком, соблюдая всю свою степенность, продвигается от одного начальника к другому Леонид Новиченко, то и дело оглядываясь назад, приглушенным голосом беседует Георгий Марков с Василием Филимоновичем Шауро. Вдруг замолкают, лица их вытягиваются. Никому не говоря ни слова, срываются с места и трусцой бегут к лестнице. Через минуту вводят, идя сбоку, на почтительном расстоянии, Кириленко, Мазурова, Пельше, Кулакова, Гришина. Кириленко невысокий, курносый, пузатый, напоминает Козьму Пруткова. Он идет впереди, и все почтительно его сопровождают, как на выставке. Минуту стоят в почетном карауле и покидают Дом Советов.
И... на несколько минут пришел Леонид Леонов. Подтянутый. Сосредоточенный. Молчаливый, ни с кем не разговаривая, встал в караул, ушел незаметно.
