Появляется разгромная статья В. Катаева. В тот год, как известно, за таким доносительским выступлением можно было ждать только арест. Мы с Татьяной Михайловной решили, что все кончено.
Но через день в другой газете появился разворот о Л. Леонове, заканчивавшийся поздравлением с приближающимся сорокалетием. Считаю, что и на этот раз спас меня Сталин.
И в третий раз он вмешался в мою судьбу, когда я написал «Метель». Молотов вынес постановление, что это вредная и контрреволюционная пьеса. Говорят, что потом это постановление было уничтожено. Я тогда написал Сталину, чтобы взыскивали с меня, а не с актеров. Сталин спросил: «Это Молотов?».
В годы войны я написал «Нашествие». Послал в Комитет искусств. Жду. Некто уговорил меня почитать пьесу в ВТО. Как ее громили Александр Лейтес и еще два критика! Я растерялся. Как-то сижу дома. Голодно. Денег нет. Семья в эвакуации. Я только недавно вернулся из Чистополя. В ЦДЛ нам выдавали немного продуктов и бутылку водки. Зашел товарищ. На столе у нас 2 кусочка хлеба, луковица и неполная бутылка водки. Вдруг звонок. Поскребышеву «Как живете?» — «Живу». — «Пьесу написали?» — «Написал. Отправил. Не знаю, читали ли?» — «Читали, читали. Сейчас с вами будет говорить товарищ Сталин». Тот включился без перерыва и сказал: «Здравствуйте, товарищ Леонов. Хорошую пьесу написали. Хорошую. Собираетесь ставить ее на театре?» Ну и, после всего этого, вы понимаете, что когда Поликарпов предложил мне написать «Слово о первом депутате», я не мог не согласиться. А ведь как со мной говорили другие? Как-то я сказал одному из руководящих: «Я же хороший станок... зачем же бить молотком?».
Вернулись к обсуждению писем Горького. Я прочел ему письмо Горького Берии.
— Боже мой... Боже мой.
Прочел письма Горького к Ягоде.
— Знаете, — сказал Л.М., — когда-то эти письма будут напечатаны. Уничтожить их нельзя.
— А мы ничего не уничтожаем. Не напечатать — еще не значит уничтожить.
— На любое наше решение надо просить санкцию.
— Л.М. да ведь это только люди незнающие думают, что редколлегии что-то по своей воле не включили, забыли. Я работал в первом послевоенном издании Горького. Теперь некоторые «умники» критикуют его за то, что где-то купюры сделаны. Обман читателя, так как эти люди хорошо знают, что от редколлегии тогда эти купюры не зависели.
Прочли письмо Л. Мехлису (январь 1936). Л.М.:
— Почему он с этими вопросами обращался к Мехлису? У меня против публикации нет возражений. Но нужен обстоятельный комментарий с объяснением, почему Горький испытывает некоторую растерянность.
