На мое возражение сказал:
— Да ведь Горький — университет. Если бы возле него полено посидело бы, и то превратилось бы в красное дерево.
Татьяна Михайловна пошла готовить чай, Л.М. рассуждал:
— А вы знаете, сегодня Горький предстал передо мной в своей человечности. И как-то я особенно почувствовал, как его всем нам недостает. Ничего мне от него не надо, кроме того, что пойти бы к нему, показать рукопись, помолчать, посидеть, послушать, как он барабанит рукой по столу... Мне недостает его сегодня... Я уже говорил вам, что ему обязан тем, что меня миновал 1937-й год. Рассказывал? Все это не так-то просто. Вот как возникло мое «Слово о первом депутате». Оно возникло потому, что Сталин три раза спасал меня. А началось с того, что за обедом у Горького я сказал Сталину: «Товарищ Сталин, если надо кричать на нас и топать ногами, то делайте это сами, а не поручайте злым и нечестным людям». Сталин долго рассматривал меня своими янтарными глазами, разглаживая правой рукой усы. Потом поднял бокал с вином: «Выпьем за товарища Леонова». С тех пор Сталин не выпускал меня из виду. Как-то ко мне прискакал Крючков, сказав, что Горький хочет прочесть роман «Скутаревский». — «Но он у меня еще в рукописи». — «Ничего, давай». Может быть, в это время кто-то начал капать на меня, превратно истолковав фразу Арсения: «У меня отец профессор, а у тебя...»
В этот же год, но уже после того, как я напечатал роман «Скутаревский», мне позвонил Гронский: «Слушай, приехали грузины, привезли вино. Зайди, посидим, отдохнем...» Пошел. У него прямо на полу лежат бурдюки с вином. За столом люди. На почетном месте Радек. Это был гнусный, мерзкий человек. Как-то он рассказал, как они в Германии одевались под американцев, садились в грузовики и давили ими немецких рабочих. Зачем? Чтобы вызвать ненависть! Так вот, чтобы не подавать ему руки, я раскланялся со всеми и сел на самом невидном месте.
Ходили слухи, что Радек готовит разгромную статью о «Скутарев- ском». Вдруг открывается дверь, и входит Александр Николаевич Поскребышев. Ни с кем не здороваясь, садится за стол, смотрит в стакан. И вдруг спрашивает:
— Радек, роман «Скутаревский» читал?
— Да, у меня есть критические замечания.
— Ничего ты в нем не понял. Отличный роман.
Гронский предложил за меня тост.
Я считаю, что это был первый раз, когда меня спас Сталин.
Второй случай произошел после смерти Горького. У меня вдруг одновременно ставились две пьесы, совпали премьеры. Это бывает редко. Случай такой был с О. Уайльдом. И вот у меня — «Половчанские сады» и «Волк».
