В кругу Леонида Леонова. Из записок 1968-1988-х годов | страница 63




27 сентября 1974 г.

С утра все тянул, не еду в Переделкино. Боюсь. Страшно тяжелая миссия. В. Чивилихин отказался ехать со мной, чтобы «не растрав­лять рану».

Иду на дачу. Встречает пес. Сторожиха Вера Васильевна говорит, что Л.М. «сегодня вроде бы отошел, а какой он вчера был... Долго копался в саду. Сейчас прилег».

Сажусь в плетеное кресло у входа в дом, возле флоксов всех цве­тов, разведенных Татьяной Михайловной. Все почти растения — ра­ритеты. Вспоминаю, как однажды я наступил на какую-то травку

— Вы на что наступили, — завопил Л.М.

— На подорожник, кажется.

— Подорожник! А еще профессор... Не подорожник это...

И он закрутил какое-то латинское название.

— А я думал, что это «подорожничек — наш помощничек» — так говорила моя мама.

— Что? Как здорово она говорила.

Не заметил, как из дома вышел Л.М.... Вошли в дом, тут же взгромоздил на стол две бутылки. Впервые вижу его чуть всклокочен­ным, лицо покрасневшее. Ведь он редко пьет, а тут выпил, не дожи­даясь меня. И посмотрел на меня глазами все потерявшего ребенка. Правый глаз, больной, почти совсем закрыт.

Вышла Татьяна Михайловна...

Л.М. быстро стал рассказывать:

— Вошли в квартиру, а там непроглядный дым. Я увидел, что портрет моего дедушки вздулся пузырями. Пришлось выбежать из квар­тиры, дым, гарь, чад... Говорят, загорелось в кабинете. Сгорело два шкафа с самыми дорогими для меня книгами. И сгорели мои записки (кое-что записывал для себя). А что еще, не знаю. Таня спрашивает куда я положил рукопись романа, а я не помню, кажется, начало его было в шкафу... Да что теперь говорить...

Он говорил без умолку... Надо было выговориться...

Потом я, не утешая, сказал: «Судьба жестоко бьет вас, но — и милостива к вам. Могло ведь случиться куда хуже. Не задержи меня три дамы в МГУ, я бы успел к вам на новую квартиру. Как всегда, вы бы не отпустили меня допоздна. Заночевали бы и проснулись в дыму, а может, и задохнулись бы, не проснулись»...

Татьяна Михайловна перебила меня:

— А мы даже размышляли, не остаться ли нам...

— Вот, видите, могло быть и хуже.

— Да, мать, — сказал Л.М., — могли нас на днях и отпевать.

И снова заговорил, но теперь уже спокойнее. Вдруг спросил, хо­роший человек Лидия Петровна Быховцева. Потом также в упор:

— Как вы думаете, Ольга Михайловна хорошо ко мне относится?

— Очень хорошо... Лучше, чем я.

— Вот теперь верю! Спасибо.

Я обиделся.

— А что же, я к вам плохо отношусь?

— О наших отношениях я мог бы написать изумительный рассказ. Я вижу все: позы, лица, жесты...