Вот я говорил вам, что в 1927 году у Горького испытал настоящий праздник. Немного их было в моей жизни. Второй — связан с Остро- уховым. Ему было уже 70 лет, когда он узнал, что МХАТ ставит мой «Унтиловск». Он заявил мне, что пойдет посмотреть. Я сказал об этом Станиславскому и удивился, как он взволновался, вызвал секретаршу и распорядился немедленно доставить билет. Потом я понял, что, когда Станиславский только начинал, Остроухов уже был известным художником, другом Третьякова и Васнецова, человеком, который выводил в люди Врубеля. И вот он пришел в театр без обычной камилавки, сидит в первом ряду, блестит лысая голова. В антракте Остроухов встретился со Станиславским, стал хвалить, ушли в директорский зал, сидели за столом. Остроухов спросил, что еще собираются ставить. Узнав, что «Мертвые души», поинтересовался: «Тоже... в этаком... новом духе?»...
Яркие картины из жизни, реальности, колоритные фигуры всегда в памяти.
Перешел к Горькому:
— Горький много писал. Я так не могу, хотя тем у меня на 20 лет.
Как-то спросил меня: «Что-то вы редко стали у меня бывать? Крючков не пускает?» Но в другой раз он же сказал: «Не трогайте Крючкова, он мой верный пес». А этот «пес» был человеком Ягоды, омерзительного типа. Как-то сидим на Никитской. В центре Горький. Вон там Шолохов. По другую сторону Ягода. Он — пьян, изо рта течет слюна. Вдруг тянется через стол и спрашивает: «Скажите, Леонов, зачем вам нужна гегемония в литературе?» Я ждал: защитит меня Горький или нет. Но потом взъярился и сказал: «Мне не гегемония нужна. Мне нужно чтобы не с... на голову. А то течет, заливает глаза, не видно листа бумаги, перед которой я сижу».
Крючков ужасно много мог выпить, но не пьянел, только глаза становились страшными... Почему писателям не доверяют?.. Как Горького окружили... Неужто не понимают, что в споре Николая с Пушкиным все-таки всегда останется прав Пушкин. Николай понимал это.
29 декабря 1972 г.
Надо бы подробнее записать всю позорную академическую историю с выборами Леонида Леонова. Начиная с того, как М.Б. Храп- ченко советовал мне отговорить Леонова выставлять свою кандидатуру для баллотирования («Ты же знаешь, что нет гарантии... У нас он пройдет, но на большом общем собрании его снова провалят. Ты же знаешь состав нашей Академии... Восемьдесят процентов в силу своей национальной принадлежности считают его антисемитом... Провалят его, он может не перенести удара, а виновны будем мы».). Хотелось спросить, а как же он, Храпченко, прошел? Может, поэтому теперь в роли академика-секретаря он порядочных русских не пропускает — расплачивается?
