В кругу Леонида Леонова. Из записок 1968-1988-х годов | страница 105
Мне на этот раз он говорит:
— Я думал, что в вашей среде люди чище, принципиальнее, руководствуются интересами истины и ценят по научным достоинствам. Оказывается, что все не так. Мне говорили, что у вас слишком много непокорства, независимости, что, если мы «не выберем того-то, нас не поймут «там», и кивали головой вверх... Ни слова о ваших знаниях, книгах, работе. Думаю, что только за одно руководство столь трудными академическими изданиями вы заслужили быть в Академии. На мое замечание, что вы можете бросить собрание сочинений, Храпченко ответил: «Вы не знаете его, не бросит!» Я поражен цинизмом и беспринципностью этих людей...
— Л.М., зная их лучше вас, я уже давно ничему не поражаюсь. Пожалуй, ваш Грацианский только частично может нам намекнуть на изощренность психологии подобных людей.
— А.И., вот где заложена мина под социалистическое общество — в психологии этих людей, а они ведь не последнюю роль играют, и таких у нас, в особенности в «верхах», все больше. В чем же дело? Что делает таким людей? Что станет с нашим обществом?
5 марта 1979 г.
Л.М. говорит, что подлинная интеллигентность человека выражается в том, на какую историческую глубину он способен мыслить. Дал отрывок в «Москву» — это о самом последнем этапе, о конце человечества.
Его волнует Китай.
— Знаете, это умный противник. Если они пошлют на смерть 500 млн. человек, то задохнешься в смраде разложения. Они берегли буржуазию — предпринимателей, не тронули священников — все разумно.
— Я уже стар, мне лучше сидеть на завалинке или под диваном между двумя валенками, как можно реже выглядывая оттуда.
Знаете, мне надоело привирать, хочется сказать всю правду, какая она есть на самом деле, а не липовые домыслы, какими потчуют нас «знатоки» от литературы. На 37-м годе мы не зарабатывали, хотя знаем, как это было.
Но соцреализм, это правда, какой она представляется «Семкину». Каждый раз, когда я сталкивался с соцреализмом, я чувствовал себя изломанным. Какой соцреализм? Золото не нуждается в эпитетах, как и настоящее искусство. Нас заставляли подчас прилгать или умалчивать. Быть может, только литературоведы поймут, что и когда появилось.
Я люблю вот — русскую землю, ее поля, леса, могилы, ее историю на всю глубину, и только это держит меня на ногах. Правда держит книгу. Сколько книг хваленых умерло.
Нельзя бриться топором. Литература — большая вышивка бисером.
Апрель 1979 г.
Мы с Ольгой поехали в Сталинград на конференцию книголюбов. Читали лекции и она, и я, встречались с читателями. И вдруг она заболела. 17 апреля, несмотря на то что ее хотели положить в больницу, она улетела в Москву. Воспаление легких. Но это только начало. Вскоре поставили грозный диагноз гематологи — лейкемия. Майские праздники она провела в городской больнице, еще не зная о диагнозе, но оставаться там было бесполезно. Надо найти настоящих специалистов. Посмотрев ее документы, все уклоняются, похоже считая, что безнадежно. Наконец, я иду в клинику Кассирского при 2-й больнице МПС, к профессору Андрею Ивановичу Воробьеву. Посмотрев больную, доктор соглашается ее лечить, велев привозить через несколько дней. Пока она дома под наблюдением гематолога из госпиталя им. Бурденко доктора Веревкина, прекрасного врача и человека.