Каких еще стариков я вспоминаю? Соломона Гершова. У него тоже хватало учителей. И Пэн, и Шагал, и Эберлинг[475], и Филонов. Все влияния перемешались, как краски в банке, и дали удивительный результат.
Фрумак был ярким и крупным, Зисман – погруженным в себя, Гершов – маленьким и быстрым. Рисовал Соломон Моисеевич постоянно и везде. Перед телевизором, на улице, в гостях. Однажды ему понравился вид из окна родительской квартиры, и на другой день он явился с мольбертом. Хотя вид был – да и остается – обычным, но его кисть могла совершать чудеса.
Отношения Гершова с реальностью иллюстрирует такая история. Как-то в течение нескольких дней мы с ним виделись дважды. В первый раз на нем была светлая кепка, а во второй – зеленая.
Я его спросил:
– Соломон Моисеевич, вы купили новую кепку?
– Нет, – ответил он, – я ту перекрасил.
Вот это и есть Гершов. Художник, не выбиравший, где применить свои силы. Это могла быть одноразовая тарелка, открытка, мятая фольга. На сей раз он рисовал на кепке. Можно сказать, рисовал кепку. Превращал старую и выцветшую в такую, которой прежде не существовало.
Если сравнить эти работы с его же работами на заказ, то может возникнуть сомнение в авторстве. Никто лучше не умел взвихрить, вовлечь в живописное движение, но сейчас он действовал осторожно. Не хотел смущать выставком и саму модель.
Видно, у Гершова нервы были покрепче чем, к примеру, у В. Пакулина. Тот тоже брался писать заказные портреты. Вроде все сделает как надо, а затем ищет живописных соотношений. Тут мазнет лишний раз, а еще тут… Эти акценты настораживали комиссию, и она возвращала работу назад (запись от 6.10.93)[476].
Конечно, Гершов все понимал. Про одну свою модель – балерину, а по совместительству орденоносца и депутата – он сказал так:
– Вы бы знали, как сложно ее писать! У нее такое трудное лицо! У нее вообще нет лица!
Действительно, ноги и фигура не вызывали сомнений, а лицо вроде как отсутствовало. Кстати, это был общий стиль. Не очень различались те портреты, которые украшали город к праздникам. Там тоже выражение не прочитывалось. Люди на холсте не улыбались и не сердились, а лишь задумчиво глядели вдаль.
Фрумак тоже шел на компромисс. Правда, в изготовлении людей без лица не был замечен. Уж так ему повезло. Будучи главным художником одного из районов города, он имел право на повышенную ставку. Этих денег хватало всем: студенту академии за то, что нарисовал Ленина, а ему за то, что поставил под ним свою подпись (запись от
