Где мое я, когда перестаю быть собой? Следит ли за корчами, подает знаки, которых не слышу, или пребывает в покое, как дремлющий телезритель? Это было похоже на то, как если бы одежда сама действовала, заменяя находящееся в беспамятстве тело».
— Массовое бегство душ — отличительная черта нашего времени. Оно может и не быть таким выраженным, как у Беликова. Некоторая нервозность, судорожный взгляд, искательный или презрительный… Или даже меньше. Мне трудно это выразить. Во всяком случае, от этого не умирают, — с улыбкой заключил новый лечащий врач Беликова.
— Значит, с ним все будет в порядке? — уточнил я.
— Я не говорил этого. Душа строит вокруг себя свой мир, и он может оказаться чудовищным, смертельно опасным, наконец.
— Значит, нужно сделать так, чтобы Беликов захотел вернуться в реальность?
— В какую реальность, позвольте спросить? Ни ему, ни мне — нам некуда возвращаться. Когда душа соглашается принимать все это — он обвел небрежным жестом окрестности, — она, конечно, структурирует и придает некоторый смысл событиям вокруг себя. Так, как может пловец структурировать реку. Ведь корни событий любой судьбы обыкновенно в далеком прошлом.
— Болезнь Беликова началась с поездки в старый замок. Детские комплексы, если вы о них, ни при чем.
В ответ доктор вынул шариковую ручку и с насмешливой улыбкой спросил:
— Покажите, где у нее начало? Или где, например, начинается ваше тело? С макушки или, может быть, с пениса?
— Болезнь — это процесс, — угрюмо возразил я. — А начало любого процесса локализовано во времени.
— Если рассматривать время как нечто линейное. Но эта точка зрения устарела. Сегодня ученые рассматривают время как среду, в которой возможны, в частности, такие структуры как судьба, которая, в свою очередь, есть не траектория жизненных событий, но нечто целостное, наподобие скульптуры. В каждую минуту жизни мы видим свою судьбу из одной точки, и то, что многое скрыто от взгляда, не значит, что скульптуры как целого не существует.
— С этой фаталистической точкой зрения я не согласен, — решительно заявил я. Впрочем, не буду спорить. Хочу лишь узнать, что вы, как врач, можете сделать для Беликова? Что я, как друг, могу?
— Да, конечно, — помедлив, отозвался он. — Я прописал лекарство от этой… растительности на теле. Между прочим, ее природа тонкоматериальна, так что даже в этом медицина может не преуспеть. А в остальном организм Беликова, несмотря на повреждения, причиненные алкоголем, вполне может функционировать еще лет двадцать. Если, конечно, сам Беликов не станет возражать.
