По утверждению некоторых ученых, речь начинается с невроза, с невротического расщепления личности. Между мной и моим загробным двойником точно тот же невротический зазор. Я — тень, которая хочет слиться со своим хозяином. Я — сон, который желает выплеснуться в реальность. Почему бы нам не подружиться на самом деле? Тот, на небе, не прошел нашей школы унижения и страха. Я чувствовал горечь, как будто он был удачливым близнецом, с которым мы разлучились в детстве. Но ведь на деле он тот, кем стану, когда умру. Неделимый остаток всех воплощений.
Наш каррас представлял собой квадрат, в центре его был ребенок, когда он ушел, испугавшись, каррас распался на две половины — и это предвещало нам гибель. Такое толкование вчерашнего сна озарило меня внезапно и не вызывало сомнений, хотя каждая в отдельности деталь, вплоть до термина «каррас», взятого мной из старой книжки, оставалась непонятной. Мне снилось квадратное, в полнеба солнце. Распадаясь на две части, оно зловеще шипело, наливалось темнотой, и ничего нельзя было исправить, потому что мальчик ушел.
«Отступи от себя в сторону ровно на пол шага и наблюдай за собой — или не наблюдай, а только улыбайся — это и называется пьянством. Беликов стал вспоминать, сколько же лет он этим болен. Глухое упорное стремление отстраниться от себя, уйти — с каких лет оно? Еще прежде, чем научился отличать молоко от водки, еще прежде, чем вошел в мир, пожалуй. Когда потерял сознание на подступах к освобождению. Когда родился без памяти, без чувств, как порция мяса. Всего на пол шага отступи от себя — и уже не больно. Не обязательно падать в обморок: машина продолжает работать, ты что-то говоришь, улыбаешься, никто не замечает, что тебя нет. Кто он, тот, кто заменяет тебя, когда ты не хочешь быть? Он как бы изгиб поверхности, складка ткани, продолженная в тысячах других, лишь в итоге обретающая целостность. Но кто создал этот миллиметр изгиба? Разве ты?
Невозможно заметить свое небытие. Беликов отмечал лишь мгновения возврата, когда, как бы вдруг споткнувшись, вскидывал глаза, делающиеся сумасшедшими, и не узнавал окружающее, он был как разбуженный среди тяжелого сна, не помнил прошлого, не понимал происходящего, но от жерла его глаз в беспредельную глубину расширялась воронка смысла, назад, в беспредельное его прошлое, на дне этой воронки была опора, она оспаривала его душу у небытия.
Беликов понимал, что он здесь пришелец. Он пил в паническом страхе перед этим чувством. Он пил в детской надежде на дне опьянения отыскать тропинку в тот край. Иногда убеждал себя, что он исследователь, иногда — что поддался временно темной улыбке алкоголя. Есть тысяча способов уйти от себя. Алкоголь среди них — наиболее естественный, потому что оставляет пути для отступления. Вопрос в том, почему так невыносимо трудно оставаться собой? Если это защита, то ее иллюзорность давно должна была обнаружиться, если же она не иллюзорна, мы выставляем редуты страха перед такими же, как сами, сосланными духами.
