Слов со слогом «Ра» оказалось великое множество, причем отрицательное значение в них, если и было, давно выветрилось. Когда запас географических и этнографических наименований иссяк, я вспомнил вдруг единственное слово, которое абсолютно укладывалось в теорию: Ра вместе со своим вариантом рэу означало именно зло. На каком языке, оживленно полюбопытствовал Беликов, но я не мог вспомнить.
Затем Беликов заявил что, когда одна религия сменяет другую, то это захватывает область не только религии, но и всю культуру в целом, например, эпоха матриархата сменяется более мужественной эпохой, и что все эти метаморфозы вовсе не означают победы «более божественной» религии над «менее божественной», поскольку продиктованы природой человека, а не потусторонними реалиями.
Тогда я добавил что, возможно, «Ра» означает не собственно зло, сколько путь к божеству. Предположим, в точке «Ха» было некое состояние единения с Богом, потом что-то произошло, человек оказался отброшен, и чтобы вернуться, он должен проделать путь «Ра». Это даже не путь, это процесс, подобный тому, который происходит с человеком, если его оглушить ударом по голове: он будет медленно приходить в себя.
Беликов, утомившись, закрыл глаза, и я замолчал. Так нелепо показалось мне говорить с умирающим на совершенно не актуальную для него тему. О чем вообще нужно говорить с умирающими? Передавать приветы покойным родственникам? Выражать надежду на благоприятную погоду?
Что делать, что делать… Я снял со стены сувенирное ружье и выстрелил. Пуля разбила пузатого глиняного божка на шкафу. Беликов вздрогнул.
— Что ты хотел этим сказать? — поинтересовался он.
Я чувствовал себя едва проснувшимся.
— Не знаю, — пожал плечами. — Мне показалось, нужно встряхнуться.
— Когда ты выстрелил, я увидел, как через комнату прошел призрак. Мой отец. Он умер в шестьдесят от инсульта. За год или два я приехал домой. Мне сказали, отец ушел за покупками. Я нашел его. Он стоял в очереди. Невысокий, худой, с горькими складками на лбу. Я всегда был уверен, что мой отец — красивый, волевой, сильный. В ту секунду, когда я увидел его, как будто грянул выстрел, и все ребячьи иллюзии разом рухнули. Я увидел отца старым, больным, печальным. Тогда я не знал, что он стоит уже в очереди в билетную кассу, что больше мы не увидимся в этом мире…
— Я читал где-то, — вставил я, — что кайф умирания — самый сильный из доступных человеку. Сильнее наркотиков и галлюциногенов. Что на самоубийство идут иногда лишь ради него.
