Сначала я было подумал, что он из тех незадачливых провинциальных поэтов, которые всю жизнь мечтают о мировой славе, корпят над входящими и исходящими в каком-нибудь учреждении и, выйдя на пенсию, с буйной ученической страстью отдаются «искусству». Порою — это хорошие люди, мечтатели и вечные неудачники, в которых есть нечто поистине трогательное: их беззаветная любовь к поэзии. Но порою — это озлобленные маньяки, приводящие тебя в бешенство своей грубой лестью, марающие все вокруг себя и превращающие случайную встречу в проклятие.
Этот как будто не был таким. От него веяло каким-то изяществом, артистичностью, чем-то присущим только ему. Скорее всего, в нем сказывалось сдержанное благородство и чувство собственного достоинства.
— Здравствуйте, — ответил я холодновато и немного недоуменно, но опасаясь, как бы он не оказался каким-нибудь знакомым, которого я забыл, тут же добавил более учтиво: — Куда путь держите?
— Да вот, в столицу. На конференцию.
— А-а-а, — протянул я.
Наступило до глупости неловкое молчание. Старичок стоял рядом, словно нищий, и мне было ясно, что он не менее одинок, чем я, и очень не прочь поболтать. Я был готов пригласить его за свой столик, но, с другой стороны, он не казался мне весьма симпатичным. Существует особый вид пассажиров: любопытные. Они беспардонно копаются в твоей душе и осыпают тебя тысячами интимных вопросов. Поэтому я предпочитал оставаться наедине с чудесными воспоминаниями лета и представлять себе грубое обветренное лицо старого моряка — барбы Николая. Но пока я размышлял, как мне поступить, старикан застенчиво обратился ко мне:
— Извините, можно подсесть?
— Прошу! — ответил я, сделав широкий жест, после чего снова замкнулся в себе.
Старикан деликатно опустился на стул. Как видно, он почувствовал мое желание держаться на расстоянии. Мы несколько секунд смотрели друг на друга, а затем одновременно опустили глаза. Мне стало жаль его, захотелось сказать, что я вовсе не гордец или нелюдим, но что-то удерживало меня. Быть может, его вид.
— Извините, что я, так сказать, нахрапом, но… — смущенно произнес он. — Уж очень я обрадовался, увидев вас. День такой скучный, а я человек общественный, не могу без людей. Вы ведь художник, неправда ли?
— Да-а, — не совсем уверенно протянул я. — Как вы угадали?
Старикан усмехнулся с некоторым превосходством.
— По берету и… волосам, разумеется.
— Наружность порой бывает обманчива…
— Скажу не хвастаясь, что я редко ошибаюсь. К тому же у вас длинные пальцы!
