, которые страстно жаждут тебя обнять, почтишь своих старших родичей. А затем, как тебе заблагорассудится, не ведая никаких запретов, ты будешь наслаждаться счастьем царской власти и утехами юности. Будь дружелюбен с вассальными царями, чти брахманов, заботься о подданных и доставляй радость близким!“»
«У ворот дома, — продолжал Балахика, — стоит посланный тебе великим царем конь по имени Индраюдха, быстрый, как ветер, как Гаруда, несравненное сокровище трех миров. Почитая его чудом из чудес, персидский шах подарил его нашему царю и сопроводил подарок такими словами: „Не выношенный в материнском чреве, но восставший из вод океана, этот конь, хотя он и достался мне, — драгоценность, достойная лишь великого государя“. Знатоки лошадей, осмотрев его, сказали, что его отличают те же признаки, какими славится Уччайхшравас, и что нет и не будет другого коня, с ним схожего. Окажи же ему честь — сядь на него! Царем также послана, чтобы стать твоей свитой, тысяча царевичей — все отпрыски славных царских династий, храбрые, красивые и воспитанные. Они будут служить тебе, как служат их отцы твоему отцу. Верхом на лошадях они ждут тебя у ворот и хотят выказать тебе свою преданность».
Как только Балахика кончил говорить, Чандрапида, повинуясь воле отца и желая поскорее уехать, голосом, могучим, как гром надвинувшейся тучи, приказал: «Пусть приведут Индраюдху!» По его повелению двое слуг тотчас же подвели Индраюдху и, прилагая все силы, чтобы сдержать его могучий шаг, повисли с обеих сторон на золотом кольце, продетом в мундштук на его сбруе. Так повстречался Чандрапида с этим лучшим из коней, таким огромным, что, только вытянув вверх руку, можно было достать до его холки.
Казалось, что Индраюдха губами всасывает весь воздух перед собой, что грозным ржанием, поминутно сотрясающим его брюхо и оглушающим все пространство, он высмеивает лживый слух о небывалом проворстве Гаруды, что своей мордой, то опускающейся до земли, то вновь вздымающейся высоко вверх, он надменно мерит три мира, готовый преодолеть их одним прыжком, и при этом яростно хрипит хищными ноздрями, оттого что кто-то сдерживает его порыв. Его круп, весь в белых, желтых, зеленых и розовых разводах, похож был на радугу, а сам он напоминал молодого слона, покрытого пестрой попоной, или быка Шивы{162}, осыпанного светлой пылью предгорий Кайласы, или льва Парвати{163}, чья грива в красных пятнах крови убитого богиней асуры. Он выглядел точно сама резвость, воплощенная в телесную форму. Издавая сквозь щели своих дрожащих ноздрей хриплое сопение, он, казалось, отбрасывал крыльями носа тот воздух, что поглотил в своем быстром беге. Раздосадованный твердостью мундштука, лязгавшего в глубине его пасти, он стряхивал клочьями пены накопившуюся слюну, и казалось, что это остатки амриты, выпитой им, когда он жил в океане. На его вытянутой вперед морде совсем не было мяса, так что она казалась вырезанной из кости. Пара его неподвижно торчащих ушей, на которые падал отблеск драгоценных камней в уздечке, казалась привязанной к голове двумя красными опахалами. На шее его сверкала золотая цепь, отбрасывающая тысячи бликов, и казалось, что его густая, развевающаяся по ветру грива покрыта красным лаком или же что в ней запутались, когда он странствовал по океану, отростки красных кораллов. На нем была яркая сбруя, украшенная золотым орнаментом, а также большими жемчужинами и другими драгоценными камнями, которые звенели при каждом его движении, и эта сбруя казалась похожей на вечернюю зарю с гроздьями звезд и созвездий. Туловище его отливало зеленым блеском изумрудов, которыми была усыпана его упряжь, и он казался одним из коней колесницы солнца
