Когда простор меж землей и небом наполнился сиянием все выше и выше встававшего лунного диска, который походил на большое озеро в дворцовом парке трех миров и чьи лучи лились ливнем чистого нектара, или ручьями сандалового сока, или волнами океана амриты, или тысячью потоков белой Ганги; когда люди словно бы наслаждались видением Белого острова или счастьем пребывания в лунном мире, когда земной шар, казалось, был приподнят из Молочного океана-луной, похожей на круглый клык Великого вепря; когда в каждом доме жены приветствовали восход луны возлияниями сандаловой воды, пропитанной ароматом цветущих лотосов; когда по тропинкам, освещенным луной, сновали тысячи подруг-наперсниц, посланных влюбленными женами; когда там и здесь поспешали на свидание прекрасные девушки, прикрывая себя от лунного света синими шелковыми накидками, похожие на богинь цветочных полян, которые укрываются в тени синих лотосов; когда в продолговатых прудах дворцовых парков проснулись водные лилии и их окружили тучи пчел; когда небо казалось песчаным островом посреди реки ночи, побелевшей от пыльцы распустившихся лотосов; когда мир живых существ, подобно великому океану при восходе луны, полнился радостью и, казалось, весь состоял из любовных услад, праздничного веселья, игр и удовольствий; когда павлины, купаясь в потоках лучей, льющихся из драгоценной диадемы луны, прославляли громкими криками начало ночи — тогда, не замеченная никем из придворных, вместе с Тараликой, взявшей с собой разного рода цветы, благовония, мази и бетель, я спустилась вниз по дворцовой лестнице. Мое платье было влажно от воды, которой меня обрызгала Таралика, когда я упала в обморок; волосы серы от подсохшей сандаловой пасты, которой была нанесена тилака на моем лбу; на шее висели четки Пундарики; кончика уха касалась кисть цветов Париджаты; а на голову накинут платок из красного шелка, который казался сотканным из блеска рубинов. Я выскользнула из боковых ворот дворцового парка, и, взлетев с бутонов лотосов, растущих в саду, за мной устремились пчелы, привлеченные ароматом цветов Париджаты, так что казалось — надо мною вьется темная накидка.
Я шла к Пундарике, со мной не было никого из свиты, кроме Таралики, и я подумала: «Зачем свита той, кто спешит на свидание с любимым? Поистине, здесь хороши иные слуги. Вот, словно страж со стрелой на натянутой тетиве, меня сопровождает бог любви с цветочным луком; вот месяц, протягивая ко мне лучи, словно бы предлагает мне для опоры руки; вот любовь, боясь, что я могу оступиться, поддерживает меня на каждом шагу; вот сердце мое и чувства, отбросив прочь стыд, прокладывают мне дорогу. А ведет меня, придавая мне смелости, мое желание». Вслух же я сказала: «Таралика! А не может случиться так, что этот негодник-месяц, схватив своими руками-лучами Пундарику за волосы, повлечет его, как и меня, за собою?» Улыбнувшись на мой вопрос, Таралика сказала: «До чего ты простодушна, царевна. Зачем Пундарика месяцу? Ведь месяц ведет себя так, будто болен любовью к царевне. Блистая в каплях пота, покрывающих твои щеки, он словно бы их целует. Своими лучами он касается твоей прекрасной, высокой груди, трогает драгоценные камни на твоем кушаке, падает тебе в ноги, отражаясь в зеркале твоих ногтей. И еще: диск его так же бледен, как тело страждущего любовной лихорадкой, умащенное высохшей от жара сандаловой мазью; он простирает к тебе руки-лучи, белые, будто на них браслеты из стеблей лотоса; он словно бы падает в обморок, когда отражается в драгоценных камнях, разбросанных по земле; как бы желая избавиться от жара любви, он погружает в лотосовое озеро свои светлые, как цветы кетаки, лучи-ноги; он жмется к влажному от воды лунному камню и ненавидит дневные лотосы
