Тогда, глядя на этот месяц, розовый от зарева недавнего восхода, как если бы его напоил блеском своих кораллов лежащий поблизости океан, или оросила кровью нашедшая на нем убежище лань{261}, которую убил своею лапой лев Горы Восхода, или измазала красным лаком Рохини, ударив его в любовной ссоре ногой, я, чье сердце, хотя и пылал в нем огонь любви, было окутано мраком, склонилась, хотя и была всецело в руках Маданы, к ногам Таралики и, глядя на месяц, хотя видела перед собой одну смерть, подумала: «Вот весна, вот ветер с гор Малая, вот все хорошее, что они приносят с собой… а вот я, которая не может терпеть этого злого, назойливого месяца и чье сердце истерзано неодолимыми муками любви! Восход этого месяца для меня все равно что град углей для того, кого жжет огонь лихорадки, или снегопад для страдающего от холода, или укус змеи для и так уже отравленного ядом». И, подумав так, я закрыла, точно во сне, глаза и упала в обморок, будто лотос, увянувший при восходе луны. А когда благодаря усилиям Таралики, которая стала торопливо втирать мне в кожу сандаловую мазь и обмахивать меня пальмовым веером, я очнулась, то увидела, что моя служанка так напугана, будто в ней поселилось само отчаяние. Она прижимала к моим вискам сочащийся влагой лунный камень{262}, и лицо ее ослепло от ливня слез, льющихся непрерывным потоком. Только я открыла глаза, как она упала мне в ноги, умоляюще сложила руки, влажные от сандаловой мази, и воскликнула: «Что стыд! Что почтение к старшим! Окажи мне милость, пошли меня привести к тебе возлюбленного твоего сердца, или сама вставай и иди к нему. Ты не можешь и впредь терпеть мучительство этого Маданы, который на восходе всесильной луны пробуждает сотни желаний, будто сотни волн в океане». На это я отвечала: «Глупая! При чем тут Мадана? Это месяц, друг ночных лотосов, явился сюда, чтобы отвести меня на встречу либо с Пундарикой, либо со смертью. Он устранил все сомнения, избавил ото всех раздумий, снес все препятствия, освободил ото всех страхов, лишил стыда, снял вину за самовольный уход, покончил с пустой тратой времени. Теперь я пойду к нему, возлюбленному и мучителю моего сердца, и, пока жива, буду угождать ему насколько смогу». Так сказав, я оперлась на Таралику и с трудом встала, ибо после обморока все тело мое словно бы было разбито. Но только я поднялась, как у меня, предвещая несчастье, заморгал правый глаз и, почувствовав внезапный страх, я подумала: «Что за новую беду готовит мне судьба?»
