Позже, когда пришла Долли, я сказала ей, безразлично махнув рукой в сторону свертка:
— Возьми, что бы это ни было.
Это оказались конфеты, карамельки — такие обычно дарят детям, и увидев это, я почувствовала, как гнев мой вспыхивает с новой силой, а Долли между тем положила карамельку в рот и сейчас, стоя с открытым ртом, жевала лакомство, сосредоточенно, с увлеченностью наивной и, как мне показалось, грубой — грубость эта вызывала отвращение.
Съев последнюю конфету и прихватив пустую коробку, она сказала:
— Можешь понянчить малыша когда-нибудь, если захочешь.
— Спасибо, — отозвалась я, внезапно решив, что никогда больше не захочу видеть этого ребенка, и даже при одной мысли о нем на меня словно пахнуло вдруг слабым запахом мочи, скисшего молока и еще чего-то затхлого, несвежего — запахом, витавшим над корзиной с ребенком.
Долли направилась к выходу. Когда она была уже возле самой двери, я вдруг спросила с холодной расчетливой жестокостью:
— А кто это Рору?
Она обернулась.
— Кто? Рору? — переспросила она. Потом усмехнулась: — Он не простой негр, ей-богу, непростой, да уж! — И опять усмехнулась, и потом еще из холла доносились ее смешки.
Так я впервые рискнула спуститься вниз в этом доме. Ночью, лежа в постели, я прокручивала в сознании впечатления дня, но смысл их и даже последовательность ускользали от меня. Потом в этой ленивой череде, в веренице образов возник Джимми, его морщинистое насмешливое лицо, заглядывающее в комнату, и тут же лицо это слилось с лицом Шэдди, старого Шэдди из Старвуда.
Опершись на локоть, я приподнялась в постели, словно в темноте меня вдруг громко окликнули, и оклик этот наполнил сердце волнением. Но волнение уступило место тревоге, чувству вины и страха. И я подумала: я наябедничала на Шэдраха, его продали, вот за это и меня потом продали в рабство.
Если это так, то свободной мне уже не бывать. И даже надеяться на это было безумием.
А потом я подумала, как это несправедливо. Почему, в самом деле, я должна страдать из-за какого-то Шэдраха, одного из тысяч, десятков тысяч проданных рабов? Ну еще одного старика негра продали, что ж из того?
Я-то почему должна страдать?
Он не простой негр, ей-богу, непростой, да уж! Но сказано-то это не о Шэдрахе, а о Рору, это о нем говорила так Долли, посмеиваясь в холле!
Утром я спросила у Мишель:
— Кто такой Рору?
— Он управлял хозяйской плантацией на севере, в Пуант-дю-Лу[16].
— А кто дал ему такое чудное имя?
— Чудно́е? — удивилась Мишель и сказала, что имя обычное, не лучше и не хуже других.
