Что сказать — знаю или не знаю? Вопрос его ставил меня в тупик, я внутренне съежилась от страха, словно была в чем-то виновата.
— Да потому, — ответил он сам, — что, рассказывая, становишься соучастником. Место это осквернено любострастием и любострастным ожиданием греха. Оно вводит нас в искушение и грех, грех, в котором соучаствует и рассказчик, и слушатель, когда с замиранием сердца, прерывисто дыша, они в помрачении своем вспоминают эту историю. Мысленно они вновь и вновь возвращаются на это грязное место. — Резким движением он вдруг наклонился ко мне. — Так вы знаете, зачем вы здесь?
Но знала я лишь то, что голова моя шла кругом, а кровь стучала в висках.
— Так я скажу вам, — произнес он. — Я привел вас сюда, чтобы вы очистили это место. — Наклонившись ко мне, он правой рукой обхватил мою левую кисть. Он вперил в меня взгляд. — Очистили это место, — почти шепотом повторил он, и пальцы его сильнее, до боли сжали мою руку. Склонившись ко мне, он так сильно сжал мне запястье, что тело мое невольно обмякло. Сердце чуть не выпрыгивало из груди и дышать было трудно, но и в этом была радость. Я почувствовала, как дрожат колени, немеют бедра, и вдруг поняла, что стою коленопреклоненная, опустившись прямо в снег, а Сет, стоя передо мной, глядит мне прямо в глаза.
— Да, — проговорил он едва слышным, задыхающимся шепотом, — очистить его… — И уже громче: — Знаете, это ведь испытание… Я сказал себе: «Ты должен найти место, оскверненное тем похотливым юнцом! Вот что ты должен сделать! И если только тебе удастся привести ее туда, удастся преодолеть дьявольские искушения и шепотки греха, если она вознесет на этом месте молитву, то ты уверишься в существовании чистой благодати небесной, в том, что пребудем в радости и блаженстве!»
Он наклонился надо мной теперь так близко, что я чувствовала на щеках его дыхание.
— Молись, — приказал он, — повторяй за мной слова!
И начал:
— Господи Боже, ниспошли мне благодать…
Я повторила эти слова.
— … мне и возлюбленной моей…
Я повторила и это.
— … чтобы достигли мы высшей радости и блаженства!
Когда я произнесла эти слова, Сет ласково помог мне встать. Он все еще сжимал мою руку и не сводил с меня глаз. Затем распрямившись в полный рост, он широко взмахнул левой рукой и, устремив взор ввысь, громко, ликующе воскликнул:
— Да пребудем, пребудем мы в радости!
На мгновение он застыл в этой позе: левая рука простерта, правая — на моем запястье, лицо поднято и устремлено к небесам. Потом он перевел взгляд вниз, на меня, в глазах его были огромная нежность и сочувствие. Лицо Сета казалось теперь бледным и усталым.
