— А девочки из чего сделаны?
И я с удовольствием говорила правильный ответ, а отец чмокал губами, приговаривая:
— М-м… как вкусно!
И я тоже чмокала губами, преисполненная гордости от того, из каких замечательных вещей я сделана. Чмокая, отец крепко прижимал меня к груди, целовал, с нежностью ероша мне волосы, и говорил:
— Вот она какая, мисс Конфетка!
Иногда он брал меня на прогулку верхом. Надо сказать, что учить меня верховой езде он начал с самого детства, я и не упомню, с каких лет, зато помню себя на маленьком толстом пони, и отец идет рядом, одной рукой придерживая меня в седле, а другой ведя пони под уздцы. Мы движемся то под сенью деревьев, то по залитому солнцем лугу, и вышагивающий нам навстречу старый и немного ощипанный павлин недовольно сторонится, потревоженный в царственной своей недосягаемости, и провожает нас обиженным взглядом своих бусинок-глаз. Но теперь я выросла, и отец позволяет мне совершать прогулки на настоящей лошади и в настоящем дамском седле, как у взрослой дамы, и учит меня брать препятствия. Не важно, что лошадь моя — это небольшая и смирная кобыла Жемчужина, совершенно непохожая на любимца отца, красавца гнедого Мармиона, который может вдруг встать на дыбы или взвиться в воздух так, что кажется, будто за спиной у него выросли крылья, и не важно, что прыгаю я пока невысоко, всего на несколько дюймов. Зато какая красота и радость — так вот прыгнуть, оторваться от земли и видеть гордость на лице отца, когда он говорит:
— О, вот так Мэнти! Молодец, Крошка Мэнти! Храбрая девочка!
И были часы, когда, тихо сидя со мной, он учил меня читать, тыча в буквы крупным указательным пальцем, с бесконечным терпением слушая мои запинания и ошибки; он учил меня куцым и простеньким детским стишкам, а потом и настоящим стихам; обучал письму, водя моей рукой по бумаге. Но всему на свете приходит конец, кончилась и эта пора, и не только потому, что мне надо было получать образование.
Отец уехал по делам на две недели. На прощание он поцеловал меня, велел хорошо себя вести и слушаться тетушку Сьюки, после чего влез в кабриолет, которым правил дворецкий Джейкоб, он же по совместительству кучер. Кабриолет тронулся, и я заплакала.
От отлучки отца, правда, была и кое-какая польза. Я забыла рассказать, что после случая с Шэдрахом общение мое и дружбу с окрестными негритятами стали резко пресекать. Когда старые мои приятели приходили поиграть, Марти, подручная и помощница тетушки Сьюки, прогоняла их. Стоя в некотором отдалении, они недоуменно таращили на меня глаза:
