Вынырнувший откуда-то старый негр обменялся с Хэмишем Бондом рукопожатием, видимо на правах старшего; косясь на меня, он подчеркнуто делал вид, что я ему неинтересна, хотя любопытство его было очевидно. Зато все прочие не сводили с меня глаз.
Хэмиш Бонд оглядел собравшихся медленным взглядом, потом перевел взгляд на меня.
— Это, — он махнул рукой в мою сторону, — мисс Мэнти. Она будет жить здесь. Она добрая и будет к вам добра.
В гуле голосов среди топота, криков восторга и рукоплесканий можно было различить слова:
— Добрая… верно, добрая… будет добра… с приездом!
Нас на руках подняли в тележку. Хэмиш Бонд уступил мне кресло под гирляндами, а сам встал за мной, держась за спинку кресла. Наши вещи кинули в тележку, и мы тронулись. Возницы не было. Просто одного из мулов вел под уздцы старик негр.
Мы покатили по старой тряской подгнившей гати, а цветы и яркие тряпочки закачались у нас над головой. Несмотря на вторую половину лета, в придорожных канавах все еще стояла вода, питавшая корни кипарисов, и перекрученные причудливые эти корни торчали из земли на высоту человеческого роста, а стволы поднимались в небо, огромные, поросшие мхом, старым и темным, словно сгустившаяся осязаемая тьма. Кресло подскакивало, а участники процессии плясали, хлопали в ладоши и топотали вокруг нашей триумфальной колесницы и пели:
Маса, маса, приезжай,
Мне монеток накидай,
Если денег подкоплю,
Я конфеток накуплю,
Буду петь и танцевать
И о горе забывать.
Маса, маса, ты добряк,
Привези мне четвертак.
Что-то вроде этого. Старик негр импровизировал слова и громким голосом выкликал их, а хор подхватывал — и все это в нашу честь и для нашего удовольствия.
Потом из-под темной древесной сени мы выехали на простор полей, где в бескрайнем небе догорал последний свет. Колеса мягко покатили по жирной грязи дороги, по обеим сторонам которой потянулись хлопковые плантации. Коробочки хлопка приоткрылись, и виднелось снежно-белое их нутро, сверкавшее в сумеречном свете. Впереди на равнине возвышался невысокий холм, поросший кудрявыми деревьями. Среди виргинских дубов я различила дом, показавшийся мне очень большим.
Но он вовсе не был большим, и уж во всяком случае ничего особенно завидного я в нем не усмотрела. В Данвилле, да и в Кентукки у многих дома были не хуже. Он даже не был двухэтажным — простой деревянный дом с верандой, на высоком кирпичном цоколе. Впрочем, с тыла, как выяснилось потом, он все-таки оказался двухэтажным, так как в кирпичной цокольной его части располагалась зимняя кухня со столовой и кладовками. Деревянная часть дома не была даже покрашена.
