Я замолчала запыхавшись, сама не до конца понимая смысл сказанного.
— Мэнти… — забормотал Хэмиш Бонд, и беззащитность его лица внезапно пробудила во мне ярость — холодную и расчетливую.
— Лучше бы, — сказала я совершенно холодно и спокойно, мне попасть в любой другой дом. Только не в ваш. Понимаете? — Я глядела ему прямо в глаза, и с губ моих рвался невольный крик. — Зачем только вы привезли меня сюда! — воскликнула я.
Какое бы смятение и огорчение и отражались еще секунду назад на лице Хэмиша Бонда, внезапно они исчезли. Лицо словно опустело, как от удара, потеряв всякое выражение. Потом он моргнул раз, другой, медленно, словно приходя в себя. Я увидела, как кончиком языка он смочил пересохшие губы, словно готовился что-то сказать. Но он молчал.
Наконец он выговорил:
— Зачем… — Он медленно повторил мой вопрос: зачем я это сделал? — И еле заметно мотнул головой, будто отгоняя назойливых насекомых. — Не знаю, Мэнти.
— Не называйте меня Мэнти, — отрезала я.
Он не обратил внимания. Отступив от кровати, он вышел в круг света, падавшего от настольной лампы, отмечая концом своей трости каждый шаг по голому, неприкрытому ковром полу. Опершись на трость, он обернулся ко мне и посмотрел на меня тяжелым, пристальным взглядом:
— Вот живет человек долго, и все равно есть что-то, чего знать ему не дано…
Он не докончил фразы. Стоял на границе светового круга, и пламя свечи, отражаясь, теплилось в его глазах.
Он тряхнул головой, потом еще раз. И заговорил своим обычным сильным и звучным голосом:
— Послушай, — сказал он, — ты не обязана оставаться здесь, если не хочешь. Я отошлю тебя отсюда.
— Да, — сардонически усмехнулась я. — То есть продадите меня. Надеюсь, что вам удастся вернуть ваши две тысячи.
Движением трости он не дал мне договорить и сказал:
— Завтра отправляется пароход в Цинциннати — «Золотое руно». Ты поплывешь на нем. У меня деловой партнер в Цинциннати. Он позаботится о тебе. Устроит так, что…
Он осекся, после чего сказал:
— Сейчас незачем это обсуждать. Все будет сделано как надо. — И указав тростью на саквояж, стоявший там, где он его бросил, проговорил с кривой ухмылкой: — И полагаю, вещей тебе следует взять побольше.
С этими словами он вышел и направился в холл.
Так вот как, оказывается, суждено этому кончиться, подумала я, и единственным моим чувством была усталая апатия. Вот как это будет — пароход, и вода за бортом весь день плавно движется, неся тебя куда-то, упругая, как масло, а ты лежишь на койке и ночь напролет слушаешь стук и грохот двигателей, а в конце какого-то определенного отрезка времени тебя ждет свобода.
