, но наверное, это не совсем подходящее слово и можно сказать точнее, словно я открыла в этом лице нечто, меня ошеломившее. Или же не в лице, а в том, что лицо это располагалось ниже моего. Я открыла нечто и в себе — сознание своей силы, и в ошеломленности этого открытия исчез, испарился страх, опасение, что я не выпутаюсь, что вот сейчас, в этот момент, меня с позором поволокут домой.
Он повторил опять:
— М’зель…
Это вывело меня из оцепенения.
— Рору, — сказала я, слыша, как уверенно звучит мой голос. — Этот негр, — я указала на самоотверженного саквояженосца, — этот негр, — и в том, как я произнесла это слово, послышалось легкое, как щелчок, презрение, необходимое мне для того, чтобы выполнить задуманное, — этот негритянский мальчишка так безобразно ленив, что с ним, кажется, мне никогда не добраться до дому. Это просто невозможно! Не возьмешь ли мой саквояж, Рору?
Рору взглянул на негритенка, и тот дернулся, словно уворачиваясь от затрещины, но не спуская вытаращенных своих глаз с блистательного видения Рору, которого он продолжал искоса рассматривать. В следующую же секунду Рору молча протянул руку к саквояжу. Опозоренный мальчишка медленно уступил ручку саквояжа, повесив его, как на крючок, на вытянутый палец Рору. Он стоял, надеясь на чудо, переведя взгляд теперь на меня и ковыряя доску banquette маленькими босыми пальцами.
Бедный малыш, он так хотел получить свои медяки.
Я достала из кошелька монету и сунула ему в руку. Он глядел на монету — большую серебряную монету в два доллара на серо-розовой ладошке. Он не верил своим глазам, поглядывал то на монету, то на меня в поисках объяснения. Потом вдруг, как пробка из бутылки, с почти слышным звуком поп! — был таков, и вот он уже далеко, только пятки мелькают в пыли.
Не говоря Рору ни слова, я тоже двинулась вперед и на углу повернула налево, удаляясь от пристани, однако прямо домой я не пошла. Это было бы слишком глупо. Я пошла кружным путем, в обход, решив бесцельным этим кружением усыпить бдительность Рору на тот случай, если этот шпион и доверенное лицо хозяина что-то заподозрил, найдя меня в столь необычном и неподходящем месте.
Но затем, внезапно припомнив момент торжества, когда, очутившись выше него на тротуаре, я сверху вниз глядела ему в лицо, я подумала: Да кто он такой, чтобы заботиться о том, какое место я выбрала для прогулок? Ведь он всего лишь негр, один из тех, кто подносит мне саквояжи!
И я пошла по улице не оглядываясь и по-прежнему испытывая жестокое удовольствие оттого, что представляла себе эту фигуру в ослепительно белом, движущуюся своим плавным бесшумным шагом на почтительном расстоянии от меня.
