Мой хозяин, в сущности, хороший человек, отвел меня к врачу. Он поддерживал меня, потому что сам я идти уже не мог; по дороге в больницу я несколько раз падал. Врач, которому я пожаловался на свое недомогание, подверг меня допросу: не собирал ли я под кустами грибы и ягоды, не ходил ли гулять в лес, не приносил ли цветы из тайги. (Он подозревал энцефалит — тяжелое инфекционное заболевание, которое переносится клещами, весьма распространенными в подлеске.) На все вопросы я отвечал «нет». Некоторое время он размышлял, потом осмотрел меня, потом еще раз; наконец, сказал: «В настоящий момент все места заняты, мы разместим тебя в соседней комнате». Мне было все равно; я был рад получить специализированную медицинскую помощь.
В соседней комнате располагалась кладовая, где для меня и поставили кровать. Ночь я провел хорошо; доверие, которое я питал к медицинскому искусству, придало мне мужества и внушило надежду на скорейшее выздоровление. На следующий день, хоть меня ничем и не лечили (за исключением того, что медсестра два раза за день измерила мне температуру), мне стало значительно лучше — болезнь, казалось, отступала сама. У меня появилось афористическое настроение; никогда до этого в ссылке не возникавшее чувство эйфории захватило меня, всевозможные веселые, остроумные идеи приходили мне в голову.
Но на следующий день я снова почувствовал себя несчастным — Боже правый, каким несчастным! Меня лихорадило, силы таяли на глазах. Ночь я провел в беспокойном сне; под утро я, очнувшись от смутной дремоты, не смог пошевелить ногами, они стали ледяными. И тут за мной пришла смерть: она неподвижно встала у кровати в ногах, устремив на меня слепые глаза, кивнула мне. Безумные мысли кружились у меня в голове: что если мне ампутируют ноги ниже колен — они и без того были уже мертвыми, — возможно, став инвалидом, я смог бы остаться в живых.
В эту ночь дежурила главная медсестра (ее сын — немаловажное обстоятельство — был моим учеником); она, по всей видимости, услышала мои стоны, вошла в кладовую, посмотрела на меня. Я попросил ее не оставлять меня одного; страх смерти сковал меня. Мое состояние внушило ей тревогу — я понял это по ее глазам, — и она вызвала двух врачей, которые жили напротив больницы. И вот теперь, в этот критический для меня момент, когда моя жизнь висела на волоске, ученикам эскулапа пришла в голову счастливая фантазия — взять на анализ мою кровь. Выяснилось, что в ней кишмя кишат плазмодии: малярия! Особая форма малярии! Старый фельдшер, очевидно, реликт той самой исчезнувшей русской интеллигенции, был абсолютно прав! Если бы я только послушал его!
