Меня сразу же перевели в настоящую больничную палату — многие кровати стояли пустыми. Оказалось, что меня умышленно изолировали в кладовой. После того как мой высокообразованный медик поставил свой первый диагноз — энцефалит, — он предположил брюшной тиф. Теперь я был подвергнут лечению лошадиными дозами в прямом смысле этого слова: мне кололи уколы по 20 (!) мл раствора акрихина[80], желтоватой жидкости, которая, как я позднее узнал, разрушает нервную систему. (Порошок хинина, очевидно, было жалко тратить на «такого, как я».) Мое состояние улучшилось почти мгновенно. Через несколько дней температура нормализовалась, хоть я и был еще очень слаб. По крайней мере, я мог теперь сам передвигаться и осмотреться кругом. Вот это да! — на одной из кроватей лежал прокурор! Ему вырезали аппендицит, сейчас он уже шел на поправку. Я спал почти все время; мой ослабленный, измученный организм требовал покоя и отдыха. Это был исцеляющий сон без сновидений. Однажды утром — мы только что позавтракали (каша, хлеб, чай) — прокурор осторожно встал, прихрамывая, сделал несколько шагов к двери и включил громкоговоритель. Словно выстрелы, загромыхала маршевая музыка, обрушиваясь мне на голову; каждый стук литавр бил меня, как удар дубины. Может, попросить прокурора выключить динамик? Смею ли я это делать? Просить, не просить? Скрепя сердце, я попросил шепотом, и прокурор снова проковылял к двери, динамик смолк. И прокуроры могут быть людьми!
«Но как вообще громкоговоритель оказался в больничной палате?» — спросите вы. Я и сам задумался над этим вопросом, ведь больница связывалась у меня с представлением о ярко освещенных комнатах, белоснежных занавесках, хромированной стали, почти неслышных шагах медсестер, легким запахом карбола — и над всем этим успокаивающая, благотворная тишина. Возможно, главврач старался внедрить передовые методы лечения и считал правильным инициировать у пациентов положительные эмоции. Для этого громкоговоритель показался ему самым подходящим средством. Центральное радио способствует налаживанию контакта больного с внешним миром, веселит его бодрыми маршами и — что самое главное — позволяет советскому человеку даже на больничной койке через «отчеты» и «последние известия» приобщаться к грандиозным успехам социализма. Причем преимущество радиовещания по сравнению с «живым» выступлением в том, что его громкость можно регулировать: страстные натуры (в основном старые девы со стриженой сединой и сигаретой в зубах; героические марши позволяют обветшалым девам погружаться в свое бурное прошлое) будут включать
