— А он, между прочим, тебя внизу дожидается.
Келли ступеньку пропустил, споткнулся, оглянулся снизу:
— Как это? Дожидается?
— Ну да, — Марч весело скалился, ему-то головы не терять…
Келли тихонько выдохнул что-то — то ли Господа помянул, то ли другое, и ринулся к выходу.
Он в самом деле стоял там, в оконной нише — ночная тень, весь в черном. И, хотя роста был не маленького, все же взглянул на управляющего снизу вверх. Без суеты, как будто договаривались давно.
— Привет, я — Тераи, — звуки округлялись, перекатывались, как галька в волне. — Идем?
И пошли — как ни в чем не бывало, а идти-то недалеко, поначалу переговаривались будто бы о делах — о танце, и давно ли, и откуда родом, и что за имя…
Но дома, когда закрылась тяжелая дверь парадного, Тераи опустил на пол спортивную сумку — внутри звякнули колокольчики или другая какая его утварь, — и так же запросто, как смотрел, коснулся раскрытой ладонью — словно метку ставил. Сквозь плотный хлопок рубашки, сквозь тройной узел над сердцем прожег — о чем еще было говорить?
Не мягкий, но уступчивый, не жестокий — дерзкий до изумления, не мальчик, но и не взрослый — таким он оказался, и Келли знать не знал — за что ему такое? Почему? Они об этом никогда не говорили — Келли только думал, а Тераи, наверняка, и не помышлял. Он был жадный, рвался кверху, как бамбуковый росток. Обнимая его, прижимаясь щекой к животу или груди, Келли чувствовал прочнейшей лепки мускулы — непробиваемую броню.
Сам-то Келли с ним жадным не был. С жажды все начиналось, но она схлынула быстро, осталась новая, непривычная мягкость — вот, теперь буду так жить, любить Тераи — просто. Но просто — не получалось. И вовсе не потому, что Тераи был капризен, или ревнив, или непостоянен — как раз наоборот.
Каменный он был, золотой божок, само равновесие. Непоколебимое. Менялись ролями, любили, как только в голову могло прийти — бывало, Келли и слезы глотал — так сердце заходилось, но Тераи словно знать не знал ничего такого. Принимал любовь бесследно. Отдавал свою — и не заглядывал в глаза — что там? Жизнь складывал легко — уволился из приезжего шоу, стал выступать в «Сиде» соло, сделался знаменит — еще бы нет! Но оставался при Келли — не домашним любимцем, приходил, когда вздумается обоим, а иногда — когда самому вздумается, жил день, два, неделю — как получалось. Не напоказ сладкая парочка, и не семья — Господи упаси! — а двое. Не связаны вроде ничем, и не свободны.
