Наутро, когда заключенные из двенадцатого барака вышли на поверку, вокруг лежало больше тридцати трупов. Несчастные люди прижимались к стенам, тщетно надеясь, что из щелей просочится хоть капля тепла. Ухватившись за выступы барака, они так и застыли, скорчившись у стен. В последнем отчаянном усилии цеплялись они за жизнь, но холод сразил их на месте.
Долгим взглядом смотрел Танги на эти тела. Он вглядывался в них, словно никогда не видел трупов. Ему казалось, что, умирая, они протягивали к нему руки, в то время как он спал в тепле; что он тоже повинен в их смерти. Долго стоял он не двигаясь. Он так устал! Им овладела непреодолимая потребность в покое. Затем он закрыл глаза, несколько раз глотнул, подавляя тяжелый вздох, и отправился на поверку. По дороге он услышал, как староста барака объяснял:
— Пришлось выбирать: либо они, либо мы! В конце концов, это только евреи!
— Жаль, что мы не умерли вместо них! — сказал чей-то голос.
Танги обернулся. Он узнал голос Гюнтера. Молодой человек был еще бледнее, чем всегда. Голос его срывался. В нем слышалась усталость.
— Что ты хочешь сказать? — спросил староста.
— Я хочу сказать, что тогда хоть порадовался бы, зная, что ты подохнешь вместе со мной.
— Вот как! Ты грозишься меня убить? Вы слышали, да? У меня есть свидетели, дружок. Пойду сообщу капо. Объясни-ка ему, что ты хотел сказать. Ты грозился меня убить…
— Так ты же сам грозился его убить, — неожиданно раздался голос. — Это ты сказал, что хочешь убить его. Мы свидетели.
Эти слова произнес заключенный чех. Его считали коммунистом. Он никогда не дружил с Гюнтером. Танги поразила эта неожиданная защита. Он с трудом понимал, что происходит, и посмотрел на чеха. А тот держался невозмутимо. Он засунул руки в карманы и медленно шел, ни на кого не глядя. Голос его тоже звучал спокойно. Он продолжал:
— К тому же вчера вечером мы видели, как ты занимался спекуляцией. Ты продавал хлеб. А потом предлагал мясо.
— Кто, я? — завопил староста. — Ты что, смеешься? Никогда я не спекулировал! Я всегда выполнял свой долг. Недаром я староста барака. Ты врешь! Все врешь! И я знаю зачем. Я вижу твою игру… Ты хочешь меня спихнуть. Так нет же, не выйдет! Ты грязный коммунист, и никто тебе не поверит. А вот мне поверят, и я расскажу, как ты передаешь листовки в отхожем месте!
— Не я один так говорю… Вот Матиас — он не коммунист. И он тоже подтвердит. Матиас, правда наш староста занимается спекуляцией и только что грозился меня убить?
