Утром первым делом он звонит Глаше и оставляет сообщение.
Глаша, спасибо тебе огромное, что согласилась посидеть с Валентиной, но, знаешь, я думаю, лучше будет, если все-таки медсестра посидит или мы наймем профессиональную сиделку. Тебе же надо на работу ходить, а они тут целыми сутками могут с Валей сидеть. Так что ты не волнуйся, я все беру на себя, мы справимся.
Георгий Иванович смотрит на телефон и ждет ответа. Ничто так не тревожит его, как молчание – редакторов, читателей, женщин. Он ненавидит ждать. Ждать – удел неудачников или юнцов. Он встает и начинает ходить из спальни в коридор, тихо ступая, чтобы не разбудить жену, и все же не в силах остановиться.
Телефон молчит.
* * *
Света с дядей Жорой стояли под кипарисом, и он, указывая куда-то – то ли на крону, то ли в небо, – проговорил: слышишь, как она кукует? Узнаешь? Кричала досадная, постоянная горлица, которую Света любила передразнивать: ку-КУ-ку, ку-КУ-ку. Ну, это местная птица, я знаю, у вас таких нет. Я не про то, Света, я про ее звук. Слышишь амфибрахий? Она не знала, что это такое, и он принялся объяснять ей стихотворные размеры. Оказывается, то, как она складывала свои стихи, имело название, много разных названий, в зависимости от того, куда падало ударение – но ведь я об этом не думаю, когда сочиняю! – это потому что ритм у нас всех в крови, мы потомки древних танцоров и песенников – и все стихи, которые мы с младенчества слышали, основаны на этом: ударный, безударный, ударный, безударный, или ударный, два безударных, ударный, два безударных. Это как на качелях качаться? Да. Пошли на аттракционы.
Они идут по набережной, длинноногий мужчина и семилетняя девочка. Света, слушай прибой и опять услышишь ритм, слышишь: бьет и отползает, бьет и отползает, посчитай, на сколько долей бьет и на сколько долей отползает, вся природа, Света, в ритме: восход – закат, луна рождается, луна умирает, волна набегает и откатывается, а кто идет против ритма, идет против жизни, Света. Она кивает. А знаешь, почему море «черным» называется? Потому что в нем якоря чернеют от сероводорода. Навстречу попадаются девушки в ярких косынках, просят автограф у Левченко, это ваша дочь? Нет, это поэтесса Света Лукина, не слышали о такой, нет, ну, скоро услышите, скоро ее узнает вся страна. Света шагает гордо.
Она учится у него: стих надо начинать с маленького, с комнаты, даже с кроватки, с игрушек, с рогалика луны за окном. Затем слова должны протаптывать тропку от дома ко всему поселку, к пляжу, к морю и к другим городам, а от них – к островам и континентам, ко всему земному шару, вращающемуся в бесконечной вселенной, и по всей этой вселенной ее стихотворение должно разлетаться, как позывные человечества. А когда перед публикой читаешь, кричи. Стих есть крик души, Света. Надо, чтобы в твоем голосе слышался этот крик. Но иногда надо шептать, замолкать, делать передышку. Потому что стих – это не только крик души, но и признание в любви, и тогда надо читать тише, тише, как бы склоняясь над ухом любимого.
